Новая Зона. Критерий страха - Сергей Слюсаренко

Возникла неловкая пауза. То, что сказал Андрей, было полной неожиданностью для Кати. Она даже сразу и не смогла понять, как к этому относиться.

– А где… куда его надо выткать? Я же не будут сейчас писать программу полностью, – спросил Малахов.

– Вот же, спец. Давай устраивайся рядом, я тебе покажу.

Катя села перед единственным компьютером, который был в медотсеке.

– Давай поближе, я что, сама всё буду делать? – Она жестом повторила приглашение.

Андрей подтащил крутящуюся табуретку, стоявшую у бокса жизнеобеспечения, и расположился рядом с Катей. Настолько близко, что их локти соприкоснулись. И тут он понял, что вот это соприкосновение – что-то самое важное, что может сейчас произойти. На секунду не стало ни космоса, ни монстров, ничего…

– Ты что? – Катя удивленно подняла глаза на застывшего Андрея. – Тебе плохо?

– Нет. Давай работать, – ответил Андрей.

Девушка посмотрела Андрею в глаза долгим и внимательным взглядом и тихо сказала:

– Не сейчас, да? Потом.

– Да, конечно. – Андрей словно скинул с себя наваждение, которое налетело теплой и нежной волной. – Показывай, как оно работает.

– Проще некуда. Смотри, – Катя взяла в руки датчики энцефалографа. – Это надо закрепить на голове, каждый датчик в своем месте. Именно так и будут регистрироваться электрические импульсы мозга. Потом они выводятся на комп в виде графиков на экран. Вот разъем, видишь?

Девушка споро, все-таки она была в этом деле профессионал, закрепила сетку чувствительных элементов на голове Малахова, застегнула специальный ремешок на подбородке и подключила их к компьютеру.

– Теперь смотри.

На экране появилась целая куча графиков. Андрей увидел, что они удивительно похожи на его результаты по исследованию спектров.

– Вот, – продолжила Катя. – Ты что-то думаешь, рукой шевелишь, на экран смотришь. Видишь, как меняются кривые. Это слепок с твоей высшей нервной деятельности.

– Катя, твой компьютер в сети?

– Ну а как же? – удивилась девушка. – Странный вопрос от бортинженера.

– Тогда позволь мне, я тут слегка поколдую.

– А что ты задумал? – встревожилась Катя.

– Я хочу сделать так, чтобы эти сигналы, эта энцефалограмма транслировалась в открытый космос. Мне надо подключить выход с твоего прибора на усилитель и излучающую антенну. Так как наша станция крутится, то сигналы будут охватывать практически триста шестьдесят градусов пространства. – Андрей, пытаясь объяснить Кате свою идею, говорил, энергично помогая себе жестами.

– А если нечто, что нас окружает, примет твои сигналы? Как ты узнаешь? Как узнаешь, что оно реагирует, что воспринимает и как-то отвечает?

– Я не уверен, но мне кажется, если моя идея верна, то этот сверхразум сам решит, как мне ответить.

– Давай просто запишем твою энцефалограмму и ты будешь ее транслировать без датчиков на голове. – Катю одолевали сомнения, она боялась, как бы такой эксперимент не повредил Андрею.

– Нет, – решительно отверг ее идею Малахов. – Так ничего не получится.

Он погрузился в работу с компьютером. Набирал команды, вызывал конфигурационные файлы технических схем станции, что-то переносил, соединял и рассоединял. Как обычно, увлечённый такой работой, Андрей бормотал себе под нос, комментируя свои действия. Катя, чуть отъехав от рабочего места на своем кресле с колёсиками, молча наблюдала.

– Вот! – радостно сообщил Малахов. – Готово! Можно включать!

– А чем всё может кончиться, представляешь?

– Давай так договоримся. Возможно, я буду на некоторое время недоступен, просто я могу напрямую подключиться к нашему внешнему э… партнеру. Если я буду в нормальном состоянии, просто смотри. Если что-то пойдет не так, выдерни разъем энцефалографа. Отключи, в общем.

– Тогда давай сделаем это по правилам. Я на тебя навешаю датчиков для мониторинга твоего общего состояния. Не буду же я трогать твой лоб и щупать пульс.

– Я бы не возражал, но ты права.

В итоге к датчикам энцефалографа Катя добавила ещё кардиограф, измеритель давления и установила мониторинг температуры тела.

– Я теперь похож на новогоднюю ёлку в терапевтическом отделении, – сообщил Малахов. – На меня повесили все, что нашлось в клинике.

– Чтобы ты не выпендривался, я ещё бы поставила несколько катетеров, – усмехнулась девушка.

– Чтобы что?

– Чтобы ты был серьёзнее. Я готова. Твои показания в норме. И ещё я точно могу сказать, что никаких отклонений в твоей энцефалограмме, говорящих о психических расстройствах, нет.

– Ну что, поехали?

– Полетели летать, – пропела Катя старую мелодию.

Андрей театральным жестом нажал клавишу «энтер», запуская систему.

На экране запрыгали все те же, уже знакомые кривые, и ничего не произошло.

– И что, Катя, как мои объективные показатели? – спросил Малахов.

– Все в порядке, медосмотр пройден. – Она деловито и резко отдирала контакты энцефалографа с головы Андрея, обрывая приклеившиеся волоски.

– Какой медосмотр? – не понял Малахов.

– Как какой, полугодовой, – пояснила Катя.

Она поджала ярко накрашенные губы, заправила темную прядь под белую медицинскую шапочку и зло продолжила:

– Ну что ты смотришь, как остолоп? Иди, работай, мне ещё командиру снимать показания. Вас много, а я одна. Зови Протасавицкого.

Ночью мне приснился страшный сон. Будто я весь в грязи и надо лезть на большую гору. Я лез, лез, лез. Все выше и выше. И не смог удержаться, упал лицом в грязь. И проснулся. Было тяжело дышать. При каждом вдохе между ребер будто протыкало ножом. Я попытался закутаться в спальник, но теплее не стало. А потом меня начало трясти.

Когда мне было девять лет, я болел каким-то жутким гриппом. Меня так лихорадило, что даже зубы стучали. Температура была за тридцать девять, а ноги – ледяные. Мама тогда сказала, это значит, что температура продолжает расти, и вызвала детскую неотложку. Врачи приехали, сделали мне укол, и я уснул.

Здесь не было ни мамы, ни врачей. Я долго пытался согреться и все-таки заснул уже под утро. Проснулся я, когда было светло и пахло костром. А мне все ещё было нехорошо. Я выполз из шалаша и пошел к костру. А потом вдруг словно лицо холодным ветром обдало, и я перестал чувствовать свои ноги. И вообще, провалился куда-то.

Я летел на дирижабле. Он был громадный, как небо, а я лежал в гамаке, подвешенном под брюхом дирижабля. Гамак качался туда-сюда, убаюкивая и не давая заснуть одновременно. Было очень холодно, в небе всегда так. Я попытался открыть глаза. Не было никакого дирижабля, над головой качались кроны деревьев. Глаза болели, я их закрыл и стал прислушиваться. Кто-то тихо бормотал рядом. А потом меня вдруг осенило – какой я дурак, я ведь все это время мог позвонить отцу! Надо только найти телефон. Здесь обязательно должны быть телефоны-автоматы. Я вошел в тесную кабинку и набрал номер.