Ведьмин огонь - Джеймс Клеменс

— Не понимаю…

— Много-много лет назад огры нарушили клятву, данную ими духу земли, и за это предательство на них наслана Напасть, — ответила Триада.

Толчук опустил руку и понурил голову:

— Зачем вы говорите мне это?

Но Триада молчала.

А по горам вдруг прокатился глухой ропот, словно там наверху вовсю бушевала гроза, и гремело то, что огры называют «голосом гор». Разразилась первая за эту зиму настоящая буря.

Когда эхо замерло в глубине пещеры, Толчук снова услышал обращенные к нему слова:

— Ты еще не прошел магру, это именно тот возраст. Слышишь, даже сами горы зовут тебя.

— Почему же меня? — жалобно проскулил Толчук, поднимая глаза на страшных старцев.

— Ты и огр и не-огр . В тебе смешались духи двух рас.

— Я знаю. Я ублюдок. Я помесь огра и человека.

Трое переглянулись и что-то тихо проурчали, и до насторожившихся ушей Толчука долетели обрывки тихого шепота, отдельные слова и странные фразы:

— Лжет… не знает… книга крови… хрустальные клыки… — и, наконец, совсем уже непонятное: — камень убьет ведьму…

Толчук слушал дальше, но все смолкло, и сердце заколотилось в его груди еще отчаянней.

— Чего вы от меня хотите?! — не выдержал он. Слова его прокатились по пещере, как камнепад.

Триада посмотрела на него шестью горящими глазами и еле слышно ответила:

— Освободи наш дух. Убей Напасть.

Могвид и Фардайл спрятались под выступом скалы. Он давал мало убежища, но вечерняя гроза началась так неожиданно и так яростно, что они не успели найти никакого другого пристанища в этой пустынной стране огров.

Огненные руки молний хватались за снежные пики и потрясали их, гром гремел еще сильнее, отдаваясь в их каменной крыше, с гор дул пронизывающий ветер, несущий с собой ледяной дождь.

После того как их загнали на территорию огров, охотники, видимо, успокоились, и теперь единственной опасностью для путников осталась возможность встречи с обитателями пещер под снежными вершинами.

Так что о погоде можно было вообще не думать.

Капли дождя кусали незащищенное тело Могвида, как разозленные осы.

— Надо найти убежище получше, — предложил он, с завистью глядя, как Фардайл запросто стряхивает влагу с густой шерсти. — Ночью мы замерзнем здесь до смерти.

Но Фардайл ничего не ответил, повернувшись к брату спиной и вглядываясь сквозь завесу дождя в близлежащие скалы. Он, казалось, даже наслаждался дождем, поскольку его шерсть, смазанная жиром, как и перья гусей, просто отталкивала воду. А Могвид промок насквозь и уже едва выносил прикосновение холодной мокрой одежды.

Зубы у него стучали, а подвернутая нога нестерпимо болела в сапоге, до краев налитом водой.

— Надо хотя бы костер разжечь, — прошептал он. Фардайл, наконец, обернулся, и янтарный свет в его глазах был скорее холоден, чем горяч.

Глаз орла видит пушистый хвост глупой белки. Но Могвид лишь еще глубже забился под скалу.

— Ты что, серьезно думаешь, будто огры увидят наш огонь? Да от этого дождя они все забились в свои пещеры и сидят там безвылазно!

Фардайл продолжал молча глядеть на скалы. Могвид понял, что настаивать бесполезно. Холод все же лучше, чем встреча с ограми. Могвид снял мешок и положил его на пол в самом дальнем углу их убежища, постаравшись свернуться калачиком так, чтобы как можно меньше холодных капель попадало на его истерзанное тело. Уже в который раз за этот день он пожалел, что не обладает и тысячной долей своих прежних навыков и способностей.

«О, если бы я только мог превратиться в медведя, — думал он. Тогда ни этот дождь, ни холод не имели бы для меня никакого значения!» Он посмотрел на брата и скривился от злобы. Фардайл всегда был счастливчиком! Жизнь улыбалась ему с первого его вздоха. Рожденный первым, он был сразу же объявлен наследником всей семейной собственности. Кроме того, ему достался редкий дар оратора и уменье говорить то, что нужно в нужный момент. Слухи о его талантах скоро пошли по всему племени, и на Фардайла стали возлагаться большие надежды. Могвид же всегда говорил не то, что нужно, не вовремя, не к месту, и скоро стал раздражать всех своей нелепостью. Редко кто искал его общества или спрашивал у него советов.

Но даже не это больше всего раздражало и беспокоило Могвида. Больше всего его бесило то спокойствие, с каким Фардайл воспринимал их проклятое рождение.

Родившись совершенно одинаковыми в мире оборотней, они создали этим настоящую сумятицу. У сайлуров, правда, и раньше рождались двойняшки, но никогда еще не было близнецов. Могвид и Фардайл оказались первыми. Различить их не мог никто, включая собственных родителей.

Поначалу и для клана близнецы были новинкой и забавой, но скоро все обнаружили, что если один из братьев меняет форму, то вне зависимости от своего местонахождения, точно так же повторяет форму брата и другой, даже если ему в данный момент подобное превращение было крайне нежелательно. Это привело братьев к длительной войне за обладание контроля над формой, и в мире, где перемена формы была самым обыкновенным делом, Могвид и Фардайл оказались связанными и несвободными. Причем, обреченными на это самим фактом своего рождения.

Но, если такое положение вещей было воспринято Фардайлом как естественное, то Могвид с каждым годом озлоблялся все больше, ропща и жалуясь на судьбу.

Он перерыл все древние тексты в поисках какого-нибудь выхода и способа разорвать постылые цепи и, в конце концов, неожиданно обнаружил средство, известное только одному старому сайлуру, жившему отшельником в дремучем лесу.

Могвид даже вздохнул при воспоминании об этом. Ах, если бы он был тогда осторожнее…

Из древнего, погрызенного червями пергамента он вычитал один малоизвестный факт относительно природы сайлуров: когда два любовника соединяются в порыве страсти, в самый ее пик ни один из них не может измениться.

Могвид переживал это открытие многие луны, чувствуя, что именно в этом кроется возможность освободиться от ненавистной связи с братом. И постепенно у него начал созревать некий план.

Он знал, что Фардайл ухаживает за молоденькой девушкой, третьей дочерью старейшины. Все сайлуры всегда имели склонности к какому-то определенному обличью, и эта девица предпочитала форму и повадки волка. Именно в таком виде со своей снежно-белой пушистой шкурой, длинными ногами и горячими глазами она и пленила сердце Фардайла. Скоро слух об их связи пополз по всему племени.

Пока роман брата заходил все дальше, Могвид таился в тени, смотрел, запоминал, плел сети и ждал.

И вот однажды ночью, перед самым полнолунием, его нетерпение победило. Он прокрался за братом и под прикрытием ближайших кустов стал смотреть на любовные игры Фардайла с молодой волчицей. Он ласкал и нежил подругу, и шерсть ее отливала серебром в холодном свете луны. Увлекшись, она очень скоро стала готовой отдаться возлюбленному, и, как с отвращением и завистью увидел Могвид, Фардайл обнял ее сзади, нежно покусывая за горло и уши, и вот уже начал ритмичные движения со все нараставшей страстью.