Смотреть и видеть - Эми Герман

Современные исследования показывают, что чем больше мы стараемся припомнить что-либо, тем больше перекраиваем наши воспоминания, особенно если ситуация связана с эмоциональным опытом. Элизабет Фелпс, профессор психологии и нейробиологии в Университете Нью-Йорка, объясняет это наличием прямой связи между зрительной корой, миндалевидным телом, где закодированы эмоции, и гиппокампом, где хранятся воспоминания[229]. Когда нечто вызывает эмоции – будь то хорошие или плохие, – миндалевидное тело велит нашим глазам обратить на эту вещь самое пристальное внимание, и гиппокамп получает больше информации для хранения. Итог: хотя эмоциональная вовлеченность повышает надежность воспоминаний, она не гарантирует их объективность[230].

Зная о возможности такой погрешности, мы можем избежать предположений – человек не говорит правду сейчас или же не говорил раньше, – которые могут оттолкнуть тех, кому мы призваны служить.

Мир глазами других людей

Независимо от того, какова наша профессия, все мы, так или иначе, обслуживаем других: клиентов, коллег, босса, детей, партнеров, пациентов, дистрибьюторов, читателей, конечных пользователей, даже друзей. Вместо того чтобы описывать опыт исключительно с нашей собственной колокольни, мы должны учесть перспективы других, что позволит лучше удовлетворить их потребности и желания.

Одна из моих учениц – Джуди Гальван – работает с больными раком. Однажды Джуди собралась навестить смертельно больную пациентку в новом хосписе. С собой она взяла яркое алое одеяло. Она слышала, как женщина часто жаловалась на то, что мерзнет, – распространенная жалоба среди больных. Джуди знала эту женщину два года. Раньше она навещала ее дома, где та жила гордо и независимо, и наотрез отказывалась ложиться в больницу, пока у нее не осталось другого выбора.

«Когда я вошла в палату, то была поражена тем, какой белой, голой и пустой она казалась, – призналась мне Джуди. – Несмотря на то что я навещала десятки пациентов в стационарах точь-в-точь как этот, окружение этой женщины я увидела по-другому».

Проанализировав разные перспективы в искусстве, научившись видеть вещи глазами барменши и жителей фавелы, Джуди встала на место больной и посмотрела на палату с ее точки зрения.

«Я сразу заметила, что она спит, не сняв очки, – вспоминает Джуди. – Когда я накрыла ее одеялом, то контраст его красного цвета с бледностью всего остального изменил мое понимание ее жалоб на холод. Действительно было холодно, но не в смысле слишком низкой температуры. Стены были совершенно голые: только на одной из них висело расписание процедур, да и то вне поля ее зрения. Маленькое окно выходило на безликий городской пейзаж. Комната была такая же бледная, как и моя подопечная».

Джуди решила добавить тепла не только с помощь одеяла, принеся много ярких предметов, которые могла видеть пациентка. Она также договорилась с медсестрами, чтобы женщину регулярно водили гулять в сад на территории больницы. Изменение обстановки повысило качество последних дней жизни этой женщины.

Сдвиг перспективы позволяет нам увидеть некоторые вещи впервые, некоторые – по-новому. Благодаря ему мы можем заметить как мелкие детали, так и идеи, потрясающие мир и меняющие парадигму. Полученную информацию можно использовать для решения проблем и поиска новых возможностей.

Окончательное определение перспективы таково – это способность видеть вещи сквозь призму их истинной значимости[231]. Чтобы освоить это, мы будем оттачивать навыки расстановки приоритетов, глядя на лодку, поезд, мост, балкон и горящий дом.

Учимся расставлять приоритеты

Сжав пистолет, я испытала ужасное чувство дежавю, вспомнив поездку в полицейской машине в годы магистратуры. Только на этот раз пистолет держала я. И стояла перед собственным домом.

Мое сердце колотилось как сумасшедшее, пока я поднималась на крыльцо. Никогда в жизни я не держала оружие, но сейчас у меня не было выбора. Мне сказали, что в дом забрался посторонний. Но там мой сын! Не успела я войти в прихожую, как мимо меня пронесся мужчина в черном и выскочил во двор. Я бросилась за ним. Я видела его только со спины. В руках у него был большой коричневый мешок. Он ничего не сказал. Я ничего не сказала. Просто нажала на спусковой крючок.

Отдача была настолько сильная и внезапная, что пистолет едва не ударил мне в лицо. Я целилась в сердце и не промахнулась. Мужчина был мертв.

Сержант полиции Северной Каролины, который дал мне пистолет, глазам своим не верил.

«Он убегал, опасность вам не грозила, к тому же он был безоружен, – ворчал он. – И именно этого парня вы застрелили?»

Я не могла объяснить свой поступок.

В то утро я приехала на конференцию для сотрудников прокуратуры Северной Каролины. В мероприятии должны были принять участие прокуроры, государственные защитники и сотрудники полиции. Цель: убедиться, что в правоохранительных органах все на одной стороне. Я и вообразить не могла, что вечером буду держать пистолет, не говоря уж о том, что кого-нибудь убью.

После того как я зарегистрировалась, меня провели в один из залов отеля и сообщили, что я – как и прочие участники – должна пройти тест на симуляторе на владение огнестрельным оружием.

Мне прикрепили на шею датчик пульсометра, поставили перед навороченной системой видеомониторов и вручили настоящий пистолет.

Сержант провел быстрый инструктаж по технике безопасности, заверил меня, что пистолет не заряжен – система работает на датчиках, – и отошел в сторонку.

– Можете начинать.

Я была не готова.

– Когда нужно стрелять? – спросила я.

– Мэээм, – произнес офицер, нарочно растягивая слова, – стреляйте тогда, когда это уместно.

А как мне узнать, когда это? Кто определяет, что уместно, а что нет? В этом-то и заключался урок: стимулы для действия у каждого свои.

Включилось видео. Я очутилась в темном переулке. Со всех сторон высились грубые кирпичные стены. Я вытянула руки перед собой, как показывал полицейский; я должна была предвидеть опасность. Судя по проплывающим мимо стенам, я двигалась вперед. Пустой белый полиэтиленовый пакет зашуршал под моими ногами. Банка с ярко-голубой аэрозольной краской лежала под незаконченным граффити, как будто художник сбежал, не успев дорисовать. Ободранный темно-рыжий кот, сидевший на мятой крышке мусорного бака, зашипел, когда я проходила мимо. Наконец, я увидела спину какого-то мужчины. Он стоял посреди прохода, в полуметре от меня. На нем были мешковатые джинсы и кожаная куртка. Из-под черной шапки торчали грязные темные волосы.