Дешевый роман - Вячеслав Прах

Моя вина в том, что я не убивал тебя. Вместо этого я принял на себя чужой грех. И был дважды отверженным. Ей не нужны мои руки. Она заклинала о ней не писать…

На стене у нее – твой портрет. Какой поворот, она влюбилась в бабочку. Зеленоглазая, невинная, как дитя. Живее всех живых. Трепетно бьется об рамку.

Твой убийца тобой восхищен.

Март.

Скомканный лист из книги бросил в камин.

2.

– Тише. Тише, милый. Все хорошо. Не кричи.

Ему снова приснился дурной сон.

(гладит голову и прижимает к себе).

– Это всего лишь сон. Ты здесь и сейчас. Отпусти его! (нежно).

Дыхание восстановилось. Сердце билось ровно. Приобнял.

(целует руки).

– Скажи мне, как ты попал в этот приют?

Открыл глаза. Промолчал.

– Можешь не говорить. Я и так все знаю. Я видела твои запястья.

– Нет. Это было раньше. Мне было девятнадцать, и я потерял вкус. Забавно звучит, правда?

(промолчала).

– Ты, наверное, знаешь не хуже меня, что значит лишиться всех вкусовых рецепторов. Я с пятнадцати лет знал, что рано умру, это такой подростковый маразм. Но вместо того, чтобы попробовать все в этой жизни и сразу, в компании своих нудных сверстников, я рисовал. Много рисовал, закрывался у себя в комнате и дышал красками. Мне не хотелось выходить на улицу. Там не было ничего интересного. Весь мой мир находился в коробке с кистями.

Ляля внимательно слушала. Стараясь дышать как можно тише.

– …А потом я понял, что не чувствую больше тяги к картинам. Нет того прежнего желания, искры. Нет настоящих чувств. Все пошло, искусственно, фальшиво. Размытость цветов. Я не ходил больше по выставкам, галереям. У меня началось отвращение к своему творчеству. Я потерял веру в то, что делаю. Самые нежные люди нашептали мне, чтобы я шел работать и жил, как все нормальные люди. Я, конечно же, их послушал. Три месяца я пролежал со спиной. (улыбнулся). После этого я отрекся от них. От тех самых ласковых людей.

(замолчал). Присел на кровать.

– Ты знаешь, я не нашел своего ремесла. Того дела, которому я бы отдался полностью. А время шло. Ко мне приходили мои недописанные картины. Появлялось слабое возбуждение. Я брался за кисти и все время бросал. Меня ни на один день не отпускало тяжелейшее чувство ответственности за то, чего я не сделал. Не завершил и не начал. Одержимость какой-то великой целью. Идеей. Мания величия отгораживала меня от людей. Я забивался в угол и тихо кричал…

А потом я написал вот это.

(включил настольную лампу). Достал с полки над матрасом блокнот и вырвал из него один лист.

– Читай…

(присела поудобнее). Начала читать вслух:

«Я не подскажу тебе, в какой позе раздвигать свои недостатки. Или как прогибать свое тело, чтобы получил оргазм тот, кому ты вручил свои нити. Свою погоду и завтрашний день. Я скажу тебе, кто ты. И на каком надгробье ты оставишь надпись «мечты». Стремления, а позже – свои инициалы.

Ты – никто. Свежая могила, которая день за днем ждет свой черед. Не спеши детьми оправдывать свое безразличие к тому, чего ты стремился достичь. Чем возгорался среди простыней бессонных. Фантазий. И где затухал, не решившись сделать и шага навстречу. Впереди тяжелый путь. Но твои оправдания слишком ничтожны. Как и ты. Не слушай отца, соседа и того человека, кто однажды скажет тебе: «Я горжусь тобой». Ты не сделал еще ничего, чем стоило бы гордиться. Спустись на землю и подойди к зеркалу. Что ты видишь? Глаза, нос, брови. Внешние изъяны, которые ты не в силах скрыть. Перед собой. Свое несовершенство. И, возможно, неприятный запах изо рта. Знаешь, что ты должен увидеть? Нет, ты это увидишь, клянусь. Свою красоту. Ты полюбишь смотреть в зеркало. Ты полюбишь себя. Свой неровный нос, пухлые губы и бесформенный подбородок. Ты не станешь стыдиться себя. А будут ли тобой восхищаться – ты даже и не спрашивай. Твои близкие больше не станут причиной твоих бед и нелепым оправданием того, что ты так себя и не реализовал.

Стоит тебе только отступиться – я опишу дальнейший сценарий. Его опишет любой, кто сошел с дистанции или так на нее и не встал… Мне двадцать один. Я боюсь, но у меня все впереди. Мне тридцать три, и я готов решиться. Я созрел и теперь вцеплюсь в этот шанс. Мне сорок семь, а я так ничего и не сделал. Чем я вообще занимался все это время. Мне шестьдесят пять, и я пишу завещание. У моих внуков все получится. Я верю в них… Да ничего у них не получится! На кого им равняться? На родителей, что в свою очередь равнялись на тебя? Ты так мечтал встретить свою старость?

Надеюсь, что нет! Ведь, несмотря на свою дряхлую жопу, ты и в девяносто будешь носить с собой сундучок. Внутри которого заперты твои мечты. Вот только амбиции уже поутихнут.

Я смог. Сможешь и ты. Я верю в тебя, мой друг!»

– Мне было девятнадцать. Это письмо я написал себе и хотел прочесть через десяток лет. Когда обо мне начнут говорить, когда я начну гордиться собой. А мои призраки перестанут меня навещать. Я написал его ночью. А следующим утром я решился покончить с собой.

* * *

Лебедь. Белый лебедь. Таким я его запомнила. Я знала наперед следующую главу нашей с ним книги. Яблочный сад… А что бы случилось со мной, если бы он не подошел. Где бы я оказалась сейчас, если бы он не предложил рисовать на моем теле? Я знаю. В том самом саду. Волшебное, тихое место. Я бы там и осталась до конца своих дней. Бедная, ясная Линда. Что с тобой стало теперь? Говорят, что перед сном человек вспоминает самых важных людей. Я вспоминала тебя и ту, которой даже имени не знаю. Ту, из-за которой состоялась наша встреча с тобой. Линда, прелесть моя. Прости, что не отправила за это время ни одного письма. Я не вернусь. Не хочу, чтобы ты ждала напрасно. Твои родные навещают тебя? Не бойся их. Не бойся никого на этом свете. Никто не в силах причинить тебе боль. Я молюсь за тебя. Я молюсь за себя. За него. И за самого ничтожного человека в мире. Наступит утро, и все мы проснемся… Моя смешная, рыжая, конопатая.

(ресницы стали влажными). Прикрыла лицо одеялом.

Подделка. Так называли творчество художника, который рисовал на женском обнаженном теле. «Кожа – не холст». Смеялись над ним. Я знала, в чем дело. Молодого, голодного парня с искрой безумия во взгляде никто не воспринял всерьез. Его сторонились, старались как можно дальше держаться от него. Игнорировали. Как он вел себя в обществе? Как минимум, странно. Старался уловить взгляд каждого, чтобы тот первым испытал смущение и перевел глаза. К чему это было, я не знаю. Но то, что люди тянулись к нему, как пчелы на мед… Разве я так подумала? Нет, это я обратила внимание на высокого мужчину в красивом черном костюме, который прошел мимо него. А мой змейобольститель стоял у стены в одиночку, заметно нервничая перед началом своего дебюта.

В просторный зал, освещенный яркими лампами, вынесли три произведения. Талантливых, современных художников. Люди приоткрыли рты и на мгновение замерли в недоумении от увиденного. Третьей работой была я.