Из западни - Александр Чернов

– Эх, молодо-зелено, поручик, – усмехнулся, не отрывая бинокля от глаз, Балк, – не были вы, Серж, под настоящим обстрелом… Вы бы лучше задумались, какого хрена они по нам вообще шрапнелью стреляли? Да уже после первых снарядов должны были понять, что нам это как слону дробина, и перейти на гранаты. Так нет же, почти каждая новая батарея дает по нескольку залпов той же шрапнелью, и все![20] Хорошо, что у них переменных трубок нет, а то бы нам и шрапнели «на удар» мало не показалось. Эта штука не намного хуже бронебойного снаряда работает, а у нас нормальной брони только на «Илью» целиком хватило. Доберемся до Артура или Дальнего – надо будет пулеметные вагоны не забыть добронировать.

– Знаете, Василий Александрович, по-моему, у них просто боеприпасы закончились, – хитро прищурившись, заявил командир бронепоезда штабс-капитан Максимов. – Другого разумного объяснения я просто не нахожу. Себя на их место поставьте. Вот – цель. А вот ваши пушки. И не стреляете? И с чего бы вдруг? Расхотелось?

– Кстати, похоже на то. Очень похоже! – рассмеялся Василий, – И коли так, то мы с вами, господа, сорвали сегодня банк вчистую. Но! Будем считать, прорвались мы исключительно Божьей волей, заступничеством Богородицы да молитвами отца Михаила. Теперь только дойти бы до разъезда на городишко Талиенван, пропустить все эшелоны с пехотой и боеприпасами дальше на Порт-Артур, а затем мы втроем с «Ильй Муромцем» и «Алешей Поповичем» начнем демонстрировать воинству генерала Оку, что такое мобильная оборона с широким использованием флангового пулеметного огня при артподдержке на колесах… Тьфу, блин! Сглазил…

Наполеоновские планы Балка были прерваны взрывом снаряда серьезного калибра в паре сотен метров от передней платформы. Взлетев по трапу в обзорную башенку, Балк с биноклем прильнул к смотровой щели правого борта, уставившись в сторону моря. Сверху донеслась грязная ругань.

– Какая-то долбаная калоша-канонерка под берегом болтается, наши пукалки ее разве что поцарапают, а на ней одна дура калибра… ну, на глаз дюймов так восемь-девять. И если она современная и скорострельная Армстронга, то нам хана. С «Муромца» ее пока не видят и минут пять еще обстреливать не смогут. Если старье Круппа, то у нас еще есть шанс, там и скорострельность – выстрел в две минуты, и точность соответствующая[21]. Вроде у них еще что-то установлено на корме, но зачехлено почему-то. А если влепит по нашему третьему составу – вааще фейрверк аж в Артуре увидят. Так что придется ее работать. Машинное, тьфу, блин… на паровозе! Полный вперед!

– Зачем? – донесся из переговорной трубы удивленный голос прапорщика Дерюгина, бывшего машиниста.

– Вероятность попадания обратна квадрату скорости. Шуруйте! Быстро, я сказал! – проорал в ответ Балк.

Из трубы донеслось что-то вроде «чем материться, просто сказать можно было», но так или иначе поезд ускорился. Канонерка успела выстрелить по головному бронепоезду еще три раза, потом ситуация на поле боя резко, как бывает только в кино и на войне, изменилась. На выползшем из-за закрывавшей обзор гряды холмов тяжелом БеПо «Илья Муромец» разглядели, в какой переплет попал брат «Добрыня», и приняли меры.

В состав этого БеПо входили четыре артиллерийские бронеплатформы, на которых были смонтированы два 120-миллиметровых морских орудия Канэ, пара 120-миллиметровых гаубиц Круппа, из столь удачно захваченных «Богатырем», и пара старых 6-дюймовых мортир. Сейчас, не успел еще «Илья», скрипя буксами, замереть на рельсах, как его комендоры под командой барона Штакельберга, бывшего старарта «Рюрика», занялись своим прямым делом – обстрелом надводных целей. Канонерка успела перенести огонь на нового, более опасного противника, но на стороне русских были большее число орудий, их большая скорострельность и устойчивая земля под платформами. В отличие от качающейся палубы канонерской лодки.

Первый снаряд, попавший в маленький корабль, был выпущен из пушки. Как и второе попадание 120-миллиметрового снаряда, он нанес ему серьезные, но еще не смертельные повреждения. Канлодка отчаянно попыталась выйти из зоны поражения. Однако тщетно… Подтверждая прекрасные характеристики изделия Круппа, а главное, их идеальную привязку к таблицам стрельбы, упавший по крутой траектории гаубичный снаряд пронзил ее насквозь и рванул прямо под днищем. Подброшенная взрывом с перебитым хребтом-килем, окутавшись облаком дыма и пара, канонерка прожила еще десять минут, за это время получив еще три уже не нужных снаряда. На единственной спущенной шлюпке и подручных средствах смогли спастись тридцать пять членов экипажа. Из почти семидесяти находившихся на борту.

Тем временем идущий на всех парах «Добрыня» догнал «отступающие русские войска».

* * *

Рядовой Пятого Восточно-Сибирского стрелкового полка Александр Бурнос уходил с цзиньчжоуской позиции последним. Конечно, он не знал, что за день ожесточенного боя его полк потерял там 22 офицера, 770 унтеров и рядовых убитыми и 8 офицеров и 626 нижних чинов ранеными, выбив из строя у врага почти 4400 человек, из которых 1250 были мертвы. У него были заботы поважнее, чем размышления о том, кто из товарищей еще жив, а кто нет, и скольких «желтомазых» они забрали с собой. При обстреле люнета их роты с моря Бурноса засыпало близким разрывом снаряда. На откапывание, успешный поиск под кучами земли винтовки и безуспешный – правого сапога ушло около часа. Он уже готов был припустить вслед за уже еле видневшимися на насыпи дороги товарищами, но тут его кое-что отвлекло…

И сейчас этот здоровый, жилистый и злой на весь белый свет белорус, которого его непосредственный командир, поручик Кирленко, не раз называл худшим солдатом роты, с трудом переставлял ноги. Его за имеемое по всем вопросам собственное мнение, которое он к месту и не к месту высказывал, не любили офицеры и унтеры. Его за тяжелые кулаки и еще более тяжелый характер побаивались и недолюбливали служившие с ним солдаты. Желчный малоросс Кирленко за последний год продержал его под ружьем больше, чем любых других трех нижних чинов роты, вместе взятых.

Но в данный момент Бурнос идеально смотрелся бы не только на первой полосе «Токио Ниси-Ниси Симбун» как последний русский солдат, отступающий с поля проигранного боя, чему способствовали бы как отсутствующий сапог, так и грязный, замученный до крайности, потрепанный вид вкупе с легкой контузией. Его фотографию с гордостью поместили бы на первой полосе и «Новое время», и «Русский инвалид». Будь у них шанс ее заполучить.

Почему? Да потому что он не только упрямо тащил свою винтовку, волоча за зажатый в правой руке ремень. Через его левое плечо свешивался тот самый поручик Кирленко, легкая взаимная неприязнь с которым у обоих давно переросла в стойкую обоюдную ненависть. Поручика засыпало тем же разрывом, что и Бурноса, и его приглушенный стон, донесшийся из-под земли, не дал белорусу сделать ноги налегке.