Проигравший выбирает смерть - Сергей Бакшеев

– Я не могу на нее встать! – заливаясь слезами, крикнула она.

Разросшийся огонь отрезал путь вперед. Тихон посмотрел на заднее стекло. Ударил локтем – стекло устояло. Придется опять ногами.

Он извернулся, уперся ногами в стекло, а руками уцепился в оставшееся переднее сиденье. Рядом кричала Нина, пламя полыхало из-под торпеды, обжигая руки, огонь гудел, продираясь по салону. Тихон напрягся, спинка сиденья изогнулась, обшивку кресла съедал огонь.

Сзади раздался долгожданный хлопок. Стекло вывалилось, звякнув о капот багажника. Не теряя ни секунды, Заколов выполз вперед ногами. Руками он ухватил Нину и вытащил вслед за собой. Молодые люди шлепнулись на землю позади машины.

– Как нога? – Тихон ощупал ступню Нины. Девушка вскрикивала от прикосновений. – Точно, перелом!

Языки пламени под воздействием сквозняка жадно вырывались из салона, облизывали багажник автомобиля, подбирались к бензобаку.

– Уходим! – Тихон подхватил девушку на руки и побежал прочь от охваченной пламенем машины.

Сзади глухо бухнуло. Теплая волна подтолкнула Тихона в спину. Он упал, накрыв собой Нину. Песок щедрым дождем полоснул сверху.

Тихон открыл глаза. Рядом шея девушки с прилипшими песчинками. Он дунул. Песчинки нехотя, цепляясь друг за друга, слетели вниз. Оставшиеся он стер пальцем. Нина бесшумно хлопала ресницами, ее серые глаза ласково смотрели на Тихона.

– Цела? – спросил Заколов, приподнимаясь на руках.

– Нога болит, – мужественно ответила девушка, но чувствовалось, что дается ей это нелегко.

– Я знаю. А еще?

Нина перевела взгляд на грудь и смутилась:

– У меня лифчик опять расстегнулся. Его, правда, раньше порвали.

Тихон впопыхах хотел предложить помощь. Рука потянулась к кофте с ромашкой, пальцы коснулись шерстяных ворсинок и застыли, на щеки наполз румянец.

– Везет тебе, студент! – раздался сверху хриплый голос. – Опять целехонек выбрался!

Над упавшими молодыми людьми стоял Есенин. Заколов торопливо поднялся, заслоняя Нину.

– Это не он, а девка фартовая. Я же говорил, – рядом появился Ныш, прижимая руки к груди. Он жадно осмотрел лежащую девушку. – Будешь моей кралей?

Заколов помог Нине подняться и поддерживал ее со стороны сломанной ноги.

– Мы же договорились, – обратился он к Есенину. – Девушку не трогаем.

– Пока трогаешь ее только ты, студент, – осклабился Ныш.

Есенин озабоченно окинул взглядом окрестности.

– Надо отсюда линять, – решил он, посмотрел на поджатую ногу девушки и холодно спросил: – Что у нее?

– Перелом, – ответил Тихон. – Ей надо в больницу.

– В больничку потом, а пока, – Есенин указал глазами: – Иди туда.

– Ей надо к врачу! – настойчиво повторил Тихон.

– Будет ей врач. Двигай, куда сказал. У нас нет времени.

Ныш демонстративно вытащил пистолет. Заколов посмотрел по направлению, указанному Есениным. В серой дымке рассвета виднелась лишь ровная степь.

– Тут недалеко, – успокоил вор.

Через час они вышли к линии электропередач. Уставшая Нина, всю дорогу топавшая на одной ноге, безвольно висела на Заколове. Они шли, тесно прижавшись. Правой рукой Тихон поддерживал девушку за талию. Иногда пальцы проскальзывали под задравшуюся кофту и касались обнаженной кожи. Тихон вздрагивал, как от электрического удара, и старался поправить одежду.

Есенин остановился у растопыренных лап железной опоры и громко объявил:

– Привал.

Заколов усадил Нину спиной к опоре, закатал ей штанину. Ступня распухла, в подъеме проступило кроваво-синее пятно.

– Ты как? – спросил он, осторожно притрагиваясь пальцем к ноге.

– Болит, но уже привыкла, – покорно ответила девушка и попыталась улыбнуться.

Она смотрела на Тихона, и в ее взгляде одновременно отражались глубокая благодарность и робкое извинение. Заколов глядел в ее лицо и не узнавал прежней дурнушки Нины. Она неровно дышала, приоткрыв припухшие искусанные губы, ее глаза блестели от былых слез, налившись чувственностью, волосы потеряли шарообразную пышность, тонкие влажные пряди игриво спутались, щеки слегка впали и побледнели.

– Ну, как я выгляжу? – с обиженной ухмылкой поинтересовалась Нина.

– Ты красивая, – еле слышно ответил Тихон.

– Не обманывай, – она ткнула кулачком в грудь парня и отвела взгляд. Стало видно, как на тонкой шее пульсирует маленькая жилка.

– Ты самая красивая, Нин, – повторил Тихон, совершенно не лукавя. – Ты…

Но договорить он не успел. Подошедший сзади Ныш, как молотком, с размаху шлепнул по голове рукоятью пистолета. Мгновенно обожгла боль, глаза разорвала колючая вспышка, сквозь которую толчками протискивался крик. Откуда он, изнутри, снаружи?

Но тут же все стихло и придавило темнотой.

Есенин с Хамбиевым вышли к небольшому одинокому домику у железнодорожного переезда. Здесь железную дорогу пересекала растрескавшаяся, наполовину занесенная песком автомобильная дорога. Заржавевший шлагбаум глядел тонким концом в небо и было похоже, что в таком состоянии он застыл очень давно.

Ныш тащил упирающуюся Нину, ехидно мял ее руками. Девушка сопротивлялась, хотела вырваться, но Ныш держал её крепко и только посмеивался. Иногда Нина пыталась идти сама или плюхалась на землю и в слезах требовала, чтобы ее бросили, но каждый упор на сломанную ногу причинял резкую боль, а остаться одной ей не позволяли.

– Ромашка, ну чем я хуже твоего студента? К нему ты прижималась, а меня отталкиваешь? Забудь про него. Студента больше нет. В борьбе победил сильнейший, – самодовольно твердил Хамбиев. – Да не толкайся ты, дура. У меня же ребра треснули. Мною, Ромашка, бабы довольны. Попробуй, тебе тоже понравится.

Нина беззвучно плакала от бессилья и прикрывала грудь локтями. Есенин всю дорогу молчал, не оборачивался, но двигался медленно, позволяя Нышу с Ниной не отставать. Когда подошли к домику у переезда, он остановился около рассохшегося штакетника, опоясывающего жалкие огородные грядки, и хмуро произнес:

– Здесь живет знакомый моего отца. Никому не вякать, говорить буду я.

Ныш расправил прилипшие к потному лбу волосы и напомнил Есенину:

– Нас Бек ждет.

– Помню, – отрезал вор, прошел во двор и стукнул в дверь.

На пороге появился пожилой человек в стареньком кителе железнодорожника. В руках он держал фуражку, которую тут же нахлобучил на взъерошенные, давно не стриженные, седые волосы. Лоб и щеки прорезали глубокие морщины.

– Здрасьте, дядя Федя, – буркнул Есенин, старясь заглянуть хозяину за плечо.