Голем. Книга 2. Пленник реторты - Руслан Мельников

Потом предстоит разговор с родителем. Ох, до чего же нелегким и неприятным будет этот разговор! Перед его сиятельством — без малого его величеством — Карлом Осторожным придется держать ответ за многое. Начиная с убийства Фридриха. И заканчивая потерей армии, втайне от остландского курфюрста собранной под остландское же знамя. Кстати, знамя с фамильным гербом тоже ведь досталось врагу. Поз-з-зорище!

Дипольд вздохнул. Оставалось надеяться на ценность сведений об опасном враге, которые принесет вассершлосскому герцогу блудный сын, да на военное время, которое списывает всякое, многое, разное… Ну, и еще на отцовскую любовь, о коей, помнится, намекал Фридрих, и проблески коей Дипольд, вроде бы, разглядел в глазах Карла во время их последней встречи.

Чу! Что это?! Из тягостных раздумий пфальцграфа вырвал шум — неожиданный, тревожный. Вон там, впереди, за поросшими редколесьем холмами. Точно, звуки доносятся оттуда. Крики, грохот повозок, несущихся по ухабам, конское ржание…

Шум нарастал и, стало быть, приближался.

Дипольд натянул вожжи, приподнялся на козлах. Происходящее ему не нравилось. Очень не нравилось.

А меж холмов уже появлялись первые… Беженцы? Да, похоже, тот самый обоз, который догонял нидербургский торговец кожами. Но сейчас беженцы были беглецами, в ужасе спасающимися от… От чего?!

Кто-то скакал верхом, яростно колотя пятками по конским бокам. Кто-то убегал во весь дух, побросав узелки и заплечные котомки. А кто-то стоял, пригнувшись, широко расставив ноги, в громыхающей подпрыгивающей на кочках и рытвинах телеге. И мчал — слепо, безумно, вцепившись в вожжи, охаживая лошадей длинным кнутом, не обращая внимания на сыплющийся наземь скарб.

Вот одна повозка, вылетев из колеи, потеряла колесо. Опрокинулась. Сбросила возницу, обрушилась на человека сверху. А взбесившиеся кони яростно рвут упряжные ремни. И никак не могут порвать. Поддавшись общему страху, кони все тащат, тащат за собой кувыркающийся, разваливающийся на ходу тележный остов.

Да, беженцы-беглецы были напуганы не на шутку. Но хуже всего то, что все они неслись сейчас навстречу Дипольду. Назад, к Нидербургу, неслись. И ведь не разминуться с этой толпой уже никак! С узкого тракта не сойти, не съехать: сразу за обочиной — канава и низкий кустарник. Сухой, густой, колючий и непролазный. В таком не спрячешься. Только исцарапаешься и увязнешь намертво.

Первым повозки пфальцграфа достиг далеко оторвавшийся от прочего обоза всадник на крепком молодом жеребце. Наездник был в ржавом шишаке и старой стеганой куртке — толстой, грязной, засаленной. К седлу приторочен топор. И — полные ужаса глаза в пол-лица. По-видимому, плохонькая обозная охрана бежала сейчас впереди всех.

— Стой! — требовательно вскинул руку Дипольд. — Что? Что там?!

Всадник останавливаться не стал. Лишь бросил на скаку:

— Оберландцы! Спасайтесь, святой отец!

Промчался мимо…

На дальних холмах действительно уже маячили конные фигуры, явно не имевшие отношения к охваченному паникой обозу. Легковооруженные всадники держались небольшими группками и ехали спокойно, не торопясь. Не преследовали бегущих. Пока — не преследовали.

Оберландский разъезд! Все ясно: дорога перекрыта. Покинуть нидербургские земли теперь не удастся. Плохо… Но еще хуже будет, если попадешься воинам змеиного графа!

Дипольд, подхватив кнутовище, лежавшее у козел, начал спешно разворачивать повозку. Кричал пфальцграф во всю глотку и лупил лошадей, что было мочи, однако тупые медлительные клячи не понимали, что от них требуется. А нужно было торопиться! Еще как нужно, пока…

Пешеконнотележная масса быстро приближалась, и сейчас Дипольд опасался даже не столько оберландцев, сколько паники, охватившей сбегов.

…не снесли, не затоптали пока!

Верховых нидербуржцев из обозной охраны бояться не стоило. Немного их было: проедут мимо, просочатся, не сшибут. Пешие тоже не страшны. Эти не догонят. А вот крестьянские телеги и возы горожан, грохочущие по тракту, были подобны боевым колесницам с безумными возницами. На тесной дороге разогнавшиеся беженские повозки сбивали всякого, кто оказывался на пути, сталкивались друг с другом, крушили одна другую. Переворачивались. Соскакивали — за обочину, в канаву, в кусты.

Летели на землю колеса, свертки, доски, люди…

Дипольд все же развернулся. С грехом пополам снова въехал в колею. Борта у воза нидербургского кожевника были откидными, и пфальцграф, не долго думая, откинул оба. Груда узлов, корзин, связок кож и шкур посыпалась наземь. Так заморенным клячам кожевника будет хоть малость полегче. Да и наваленный на пути скарб задержит беженские повозки.

— Пшли, паршивые!

Звонкий щелчок. Еще один. И в третий раз Дипольд от души протянул кнутом по костлявым спинам.

Клячи наконец взяли разбег.

Скачка была долгой, бешеной. Гейнский пфальцграф в развевающемся на ветру инквизиторском плаще и застегнутом на все пуговицы капюшоне, гнал лошадей как заправский возничий — с гиканьем, с посвистом, с бранными словами, кои ни при каких обстоятельствах не позволительно произносить канонику. Гнал нещадно, привстав на козлах и без устали настегивая длинным бичом по тощим крупам. Гнал, оглушаемый топотом восьми копыт и грохотом откинутых бортов.

Обезумевшие лошади выкладывались в полную силу. Мчались так, как, наверное, никогда не скакали прежде, как не были приучены скакать.

Но — скакали…

Клочьями срывалась пена. Дыхание обращалось в предсмертные хрипы. А когда загнанные клячи пали замертво, до Нидербурга было уже рукой подать. Оставшееся расстояние Дипольд преодолел пешком.

Одинокий путник в инквизиторском одеянии успел войти в город прежде, чем закрылись ворота.

Оберландцы появились под Нидербургом в тот же день.

Улицы опустели. Зато на стенах народу собралось великое множество. Удивительно все же, сколько людей осталось в городе, — поражался Дипольд. Не смогли уехать? Не успели? Не пожелали? Не успели, скорее…

Слишком поздно пришла черная весть, слишком стремительно продвигались передовые отряды Чернокнижника, слишком быстро легкая конница оберландцев перекрыла пути к отступлению и повернула обратно беженские обозы.

И вот теперь…

Теперь на стенах — давка и столпотворение. И зарождающаяся паника. Пока еще тихая, подспудная, почти незаметная. Кое-где, вон, даже курятся дымки под котлами с варом, но едва ли это знак готовности к бою. Костры, видимо, жгли просто для порядка, а еще вернее — чтоб издали было видно: город в беде, город нуждается в помощи. Хотя кто нынче придет на помощь Нидербургу?