Ретроградный Меркурий - Ольга Пряникова

class="p1">– И ты решила его согреть. Надо сказать, оригинальным способом. И в какой-то мере ты достигла результата – кажется, он согрелся. Но почему именно его? Он просто подвернулся, да?

– Как ты странно все говоришь… Или у меня от усталости все путается в голове…

– Ничего у тебя не путается, зачем ты врешь? Я сказал, что не уйду и тебя не выпущу, пока все не пойму. Не соскакивай с темы.

– Я не хочу об этом.

В буфете нашлась бутылка крепленого вина. Давно уже наступила глухая ночь, скорее даже раннее утро, а они все говорили и говорили. Обо всем, о чем по-хорошему надо было бы поговорить еще тогда, весной, в кафе на первом этаже этого же самого дома.

Катя уже забыла, что устала, что собиралась спать, писать книгу, позвонить Альберту – просить литературной помощи. Забыла, кажется, даже о Мите. Рассказывала обо всем подряд, а Никита внимательно слушал, доливая время от времени вино в те же синие с золотом чашки, из которых до этого пили чай.

– …Я так уж особенно талантлива не была, но данных у меня просто от природы побольше. И я была упорная – для меня гимнастика была единственным способом выживания. А Сонька была домашняя курица, бабушка ее всегда ждала с пирогами и термосом после тренировок, теплый свитер приносила, рейтузы… Что тут сравнивать. Она занималась «ради удовольствия», но, надо признать, относилась ко всему серьезно, использовала свои ресурсы по максимуму.

– То есть она не всю себя, получается, отдавала?

– В любом профессиональном спорте нельзя себя отдавать частично. Иначе не попадешь даже на российский чемпионат. А она все-таки…

– Но недолго же…

– Как недолго – три года. Это много. Думаю, даже ты знаешь, что сложнее удержать титул, чем его получить. Сейчас конкуренция огромная, вообще одни девочки маленькие остались. Взрослым уже мешают вес, другая гибкость, выносливость. Сонька продержалась так долго только потому, что всегда ко всему подходила разумно и побеждала не за счет гибкости и силы, а за счет хорошо поставленных программ, собственных хитрых приемов, которые помогали приспособиться даже к тем элементам, которые ей не давались.

– Она разве сама себе программы ставила?

– Нет, не сама. Но взрослая титулованная гимнастка обязательно вносит что-то свое, к ней прислушиваются…

Никита рассказал ей и свежие новости про Соню.

Вообще, находясь рядом с Митей все эти годы не только как сын, но и как оператор, он постоянно оказывался в эпицентре событий, иногда даже вопреки своему желанию.

Катя внезапно обрадовалась Сониному замужеству.

– Только мне кажется, что зря она осталась в кино. Это не ее.

– С чего ты взяла? Она так неплохо справлялась всегда, я же видел. Отец ею все дыры затыкал, даже раскадровки научил рисовать. И когда актер не мог попасть в роль, он всегда Соньку просил: «Иди, покажи ему», – она шла и показывала все на свете, от проститутки до Менделеева. И что удивительно – не только отец оставался доволен, но и актер сразу понимал. В сложных случаях она сама объясняла то, что должен был знать отец, но у него не хватало для этого слов.

– Выгодное приобретение. Но ей самой это не нужно. Ее трясет от кино, это ни для кого не секрет.

– Ее трясет от моего отца. У него никогда не было денег. А актеров хотел лучших. Присылал всем звездам читать сценарий, а потом притаскивал Соньку на спектакли. Она театр терпеть не может, а приходилось смотреть одно и то же по пять раз. Добро бы что-то классическое, а то – какие-нибудь новинки авангардные. Дальше в гримерке отец извивался перед очередной примой: «Ах, как это было прекрасно, я проплакал весь спектакль! А наш сценарий вы читали? Как вам ваша героиня?» И эта прима нехотя так: «Дааа, я что-то такое читала, героиню одобряю, англичанка». – «Немка». – «Или немка. Но ей там сорок лет, я хотела бы помоложе, не старше двадцати… И чтобы она там не политикой занималась, а была принцессой, я уже лет тридцать мечтаю сыграть принцессу. И партнером мне хочется кого-нибудь… особенного». А он ей в ответ: «Сделаем-сделаем, не извольте беспокоиться! Вот тут у меня в уголочке стоит наша Сонечка. Сонечка, иди сюда! Эмилия Матвеевна хочет другое, ты слышала? Пойди перепиши сценарий, вооон за тем столиком. А потом возвращайся, она одобрит правки и скажет, кого ты ей достанешь партнером». Она шла и переписывала, а потом партнера доставала точно так же, переписывала роль под все его бредовые желания. В результате из сценария получался позавчерашний салат «Оливье», отец злился на Соньку, она крыла его матом, уходила, возвращалась… Кто в этом виноват? Меньше всего – кино. Не вали в одну кучу искусство, индустрию и моего папочку, который, пользуясь ее нуждой, гонял ее за пивом.

Говорили, говорили…

Сначала погасли звезды, потом выключили ставшие ненужными уличные фонари.

Никита мыл посуду, постоянно оборачиваясь на собеседницу:

– А в Израиле тебе легче?

– Там атмосфера, знаешь… Другая.

– Догадываюсь. Но тебе она как-то помогает?

– Помогает. И религиозность всеобщая. Ты зря смеешься, в этом есть смысл.

– И ты что – изучаешь Тору?

– Нет, Тору я не изучаю. Я же не иудейка. И не еврейка. Но я иногда молюсь. И не это главное… У евреев за пять с лишним тысяч лет сложился некий привычный миропорядок. Это успокаивает, упорядочивает и мою собственную жизнь, даже мысли. Но это совсем другой мир, настолько другой, как другая планета, как Япония, как мужчина и женщина. Общего вроде бы много, а сравниваешь – ничего.

Когда тем для обсуждения больше не осталось, они снова вернулись к главному, к тому, чем Катя все последние годы наполняла свою жизнь, к тому единственному, что у них было общим.

Никита постоянно помнил – для чего пришел и что хотел выяснить:

– Ты просто почувствовала себя несчастной, несостоявшейся. Не вышла замуж, потому что любви не было, а без любви не хотелось…

– Да я не знала даже, какая она, любовь-то!

– Правильно… Со спортом не получилось, сидеть целыми днями над чужими платьями надоело, а изменить ничего вот так за один миг нельзя. И ты решила придумать себе оправдание, тем более, что оно само пришло к тебе в руки. Ты ему вручила удостоверение соломинки, а он его принял, не понимая, что берет. – Никита вытер руки полотенцем и снова сел с ней рядом. – Это же ответственность. А он думал – так, утешу хорошую девочку, покажу ей и себе, какой я хороший, и буду дальше жить своей жизнью.

Катя понуро ковыряла кружевную скатерть, вышитую собственноручно много лет