Затонувший ковчег - Алексей Варламов

— Изыди от мене, сатана! — гневно блеснули глаза старца.

— Да погодите меня гнать, — пробормотал будущий Божественный Искупитель.

Он посветил фонариком вокруг и еще раз оглядел найденный в яме ковчег. Луч выхватил подрубленные корни сосны и засохший срез.

— Смотрите сюда! — сказал он, толкнув коленопреклоненного старца. — Сдается мне, что нас кто-то опередил.

Глава VII. Харон

Неслышно вошел келарь и стал равнодушно глядеть на молящегося.

— Что тебе? — спросил Вассиан, поднимаясь с колен.

— Все ждут твоего слова, — сказал келарь негромко, но по телу наставника пробежал озноб: он догадывался, но никогда не думал, что дело дойдет до того, о чем спокойно и буднично объявил низенький невзрачный мужичок.

— Этого нельзя делать, — произнес старец. — Такая жертва никому не нужна.

Келарь исподлобья смотрел на него.

— Ты чужой для нас, — произнес он тихо. — Ты был всегда чужим и никогда нас не понимал. Ты жалеешь нас как человек, в котором нет веры, и жалость твоя, яко лжа.

— Как ты смеешь?!

— Я слышал твой разговор со скопцом. Я знал давно, что ты самозванец, но я тебе не мешал, потому что ты делал то, что должен был делать. Я следил за каждым твоим шагом: как ты слушал богомерзкие голоса, вместо того чтобы молиться, как принял чуждого нам человека и позволял ему присутствовать на наших молитвах, как, омраченный неверием, ты разрыл землю в святом месте и хотел подкинуть туда чужие кости. Если бы ты хоть раз оступился, я бы убил тебя. Но все, что ты делал, ты делал для блага Бухары. Теперь ты должен будешь сделать последнее. Не бойся за них — они более любят ту жизнь, чем эту. За себя решай, как хочешь. Там, в часовне, есть потайной выход. Когда все заволочет дымом, ты сможешь уйти. Но если ты не сделаешь того, что должен, ты знаешь, что тебя ждет?

— Ты хочешь меня испугать?

— Нет. Я только хочу, чтобы ты сделал положенное. С тобой или без тебя это все равно произойдет. Мы не можем более хранить нашу веру в чистоте и должны последовать своему завету. И ты должен будешь им объявить, что час пришел. Посмотри на улицу.

Старец выглянул в окно: перед часовней собралась вся Бухара — сорок человек, ровно столько, сколько без малого триста лет назад сюда пришло и осталось здесь жить. Маленькое и злое солнце зависло над их головами, но они как будто не замечали его, лица их истончились, потемнели от голода и казались плоскими, как изображения на иконе.

— Они действительно этого хотят?

— Да! — выкрикнул келарь. — Они хотят спасти свои души. Им нечего больше тут делать. Господь призывает их к Себе.

— Нет, — качнул головой старец, — этого хочешь только ты. А Господь, кажется, просто растерян и не знает, что Ему с нами делать.

— Уходи, — сказал келарь, нахмурившись. — Забирай все, что хочешь, и уходи. Ты больше не нужен здесь, ибо только станешь смущать людей. Ты хочешь спасти их тела, но если продашь хоть что-то, если впустишь сюда деньги, не удержишь их и погубишь их души.

— Ты, кажется, хорошо понял то, что услышал сегодня, — промолвил старец печально. — Но ничего не понял во мне. Зато я тебя понял.

Келарь угрюмо взглянул на него.

— Все эти годы за моей спиной ты правил людьми. Я был только твоей ширмой, и даже меня ты смог обмануть. Это ведь ты подложил под сосну ковчег. Но неужели ты не боишься, что за подлог ты будешь гореть в аду?

— Это не подлог. В ковчеге лежат мощи Евстолии.

— Откуда они могли там взяться?

— Их положил туда убийца, — нехотя сказал келарь. — Я знал место в лесу, где они зарыты.

— И все годы молчал?

— Я ждал, как она велела, знака, и перенес ковчег под сосну, потому что так было угодно Богу. Он вел мою руку. И я сделаю все, чтобы довести их до спасения и не уклониться ни на один из соблазнов.

— И здесь то же самое, что и там, — пробормотал старец тихо. — Все только и делают, что друг друга обманывают.

— Не смей богохульствовать! — выпрямился келарь. — Здесь — воля Господа.

— Которую каждый толкует на свой лад. Что ж, Он вел тебя, будем считать, что поведет и других.

— Что ты намерен сделать?

— Я дам им свободу выбора. Пусть каждый решает за себя сам. Келарь хотел что-то сказать, но, не дожидаясь возражений, старец вышел.

Стоящие перед избой люди смотрели на него неподвижными слезящимися глазами, и, глядя в эти глаза, он понял, что жизнь уже оставила их. Он медленно переводил взгляд с одного лица на другое, и все они, молодые и старые, одинаково изможденные, были уже неотмирными. Он искал хотя бы одно живое лицо, за которое можно было бы уцепиться, но не находил — даже посеревшие от голода младенцы казались старичками. И его вдруг пронзило острое осознание своей вины — он снова чувствовал себя не старцем, но историком Василием Кудиновым, который двадцать лет подряд с невероятным успехом проводил научный опыт по остановке истории и теперь пожинал горькие плоды этого эксперимента. Вместо того чтобы спасти Бухару, он погубил ее каким-то хитроумным способом, отняв у этих людей свободу и возможность следовать своей воле. Предложи он им сейчас выбор, привыкшие к полному послушанию, они бы не вынесли этого бремени. В тот момент ему захотелось упасть на колени и покаяться перед ними за свой обман, пусть бы побили его камнями, как лжепророка, пусть кинули бы в яму или привязали к дереву на съедение мошке. Но покаяние его — кому оно было нужно? Далеко над лесом появилась светящаяся точка, многократно отразившаяся в сорока парах глаз, послышался гул, и когда ракета-носитель вонзилась в стратосферу, то Вассиану почудилось, что небо дрогнуло и как будто приоткрылось. Там, в полоснувшем глаза разрыве, на мгновение он увидел невыносимо яркий свет и отблеск иного мира, где жил сочиненный некогда корреспондентом атеистического журнала мужичонка с помятыми крыльями, которого посылали в особо трудных случаях на помощь неопытным ангелам. Гул ракеты стих, глаза у всех погасли, но старцу вдруг показалось, что все на Земле не имеет смысла, если этого мира не существует и эти люди не могут в него войти. И не нужно было никаких чудес, чтобы уверовать: все оказалось очевидным, стоило только эту завесу приоткрыть. В сущности, то, что они хотели сделать, было просто эвакуацией самым быстрым и безопасным способом из погибельного, рушащегося мира. И даже если оно противоречило установленным Небом канонам, все равно этих беженцев там не могли не принять по законам обыкновенной гуманности и милосердия. А люди стояли под солнцем и ждали помощи, как солнечными весенними днями оставшиеся на отколовшейся и уменьшающейся в размерах льдине рыбаки ждут вертолета, до рези в глазах всматриваются в белесое небо и вслушиваются в бесконечное пространство. Старец обнял взглядом их всех, посмотрел в глаза каждому и негромко — но в наступившей тишине это прозвучало пронзительно и отчетливо — произнес: — Потерпите еще чуть-чуть. Скоро вы будете со мною в раю и узрите Бога Живаго.