Кузьма Минин - Валентин Костылев
Шрифт:
Интервал:
– Скоро ли вернешься? Лучше вот что скажи.
– К вечеру вернусь.
Марфа провела его садом до тропинки, сбегавшей вниз на берег. И долго смотрела ему вслед.
* * *
Только что Кузьма вышел из дома Марфы, как, словно из-под земли, появился протопоп Савва.
– Гуляешь? – будто не видел, откуда вышел Кузьма, спросил он. Не получив ответа, принялся рассказывать.
Из Костромы забрел в собор монах. Донес, что-де во Пскове объявился новый вор. В сыновья к Грозному набивается, Сидорка какой-то. Многие князья крест целовали ему и поместья уже получили.
Кузьма упрямо молчал. На язык Савва был не скуп, и нередко Минин от него узнавал очень полезное для себя.
Но теперь, рассказав о Сидорке, протопоп только вздыхал: «Боже, боже, почто ты оставил нас еси!» В то же время он сгорал от любопытства: зачем Кузьма повадился ходить ко вдовушке? Уж не вымазживает ли у нее деньги? Не перебивает ли дорогу ему, Савве!
– Гляжу я на все, что вижу, и диву даюсь, – сказал Кузьма. – Жигимонд хотя и король, а глуп. Самозванцы хитрее его, отчего и растут, как грибы.
Протопоп удивленно взглянул на Минина.
– Самозванцы родом холопья, – продолжал Кузьма, – и лучше знают высокородных господ, нежели сами короли. Важному боярину самозванцы дают и кусок важный, зная – большой боярин ненасытнее младшего. А король осыпает милостями худородных людей вроде Андронова, уповая сделать из них верных себе панов. Он оттолкнул знатных бояр и князей, которые и прилепились ныне к Ляпунову против короля. Кто предан королю? Мишка Салтыков, купчишка Андронов, Масальский. А из-за них Жигимонд лишился союза с высокородным русским боярством. А ведь оно само к нему льстилось. Ошибся Жигимонд! Не туда целится. Ну, и слава богу!
Немного помолчав, он совсем повеселел:
– Спасибо ему!.. Своею королевскою глупостью он укрепит нас. Вельможи, оставшиеся ни туда, ни сюда, не погнушаются быть заодно и с земскими людьми. Ошибся лях.
Протопоп Савва, глубоко почитавший в душе всяких вельмож, сдержанно выслушал слова Кузьмы. Ему прискорбно было слышать от простого звания человека «о толиком унижении боярского чина». Однако, помня обещания Кузьмы в случае удачи земского дела ходатайствовать от всего посада об учреждении в Нижнем епископии с ним, Саввой, во главе, не осмелился противоречить ему. Наоборот, он с лукавой улыбкой поспешил сугодничать:
– Истинно речение евангельское: первые будут последними, последние первыми…
Кузьму трудно было провести. Он понимал лицемерие протопопа.
– Люблю я тебя, отец Савва, за твою справедливость… Не забудет тебя народ. Возвеличит он тебя, – приветливо улыбнулся он протопопу.
Тот смущенно погладил свою рыжую бороденку, стыдливо опустил глаза.
Дома Кузьма нашел жену в слезах. Тут же сидел и Нефед.
В чем дело?
– Вот ты бродишь там! Ко вдове повадился. А люди-то на посаде смерть на тебя накликают… Биркин будто бы бурлаков нанял, водкой поил. Берегись, Минич, погибнешь!
Нефед встал, поклонился отцу:
– Микитка юродивый сказывал – убьют тебя в первый Спас… когда из собора пойдешь… Слыхал он о том от бурлаков… Их подкупали – они отказались…
– Полно, Нефед, бабьи сказки слушать… Зачем искать беду, – сама отыщется. Скажи-ка лучше, брат: у пушкарей был?
– Был.
– Сумеешь ли теперь каленым ядром палить?
– Не знаю.
– То-то вот и есть, глуп ты у нас. Пойдем в сад. Покажу я тебе сабельный бой. Может, пригодится.
Нефед встал. Татьяна уцепилась за него:
– Не пущу, хоть убей, не пущу!
Минин нахмурился, поспешно оделся и ушел из дома.
Проходя быстрым шагом по Козьмодемьянской улице около соляных амбаров, Кузьма увидел спускавшегося с горы человека, который тихо напевал: «Уж как я ли, молода, одинока была…» Минин, присмотревшись к нему, узнал Гаврилку.
– Эй, кречет! Ты чего такой веселый?
Минин рад был этой встрече. Ему хотелось забыться от домашней ссоры, да и спросить кое о чем парня.
Гаврилка остановился на полгоре озадаченный. Избегая людей, спускался он тайком на берег к бурлакам, чтобы поиграть в зернь (в последнее время и у него завелись деньги), и вот… сам Минин тут как тут!
– Куда?
– Туда! – машинально махнул рукой Гаврилка, не глядя в глаза Кузьме. – На берег.
– Ну, хорошу ли хозяйку я тебе дал?
– Лучше не надо.
– Чего это ты распелся? Да какой красный!
– Сам себя не пойму, Минич, ей-богу, – весело мне. В бане сейчас мылся.
– Как служба-то у вдовы?
– Гоже. Работа нетрудная.
– Кто к ней ходит-то?
– Келарь из Печерского монастыря да протопоп Савва. Воевода дважды поклон присылал ей – не пошла. Человека какого-то я позавчера в саду поймал. Назвался слугой дьяка Семенова.
– Ну и что?
– Попомнит меня… Гляди, до самой смерти не забудет.
Подойдя к ватаге бурлаков, Минин присоединился к их пению: «Не шумите вы, буйные ветры, не качайте вы грушицу зелену!..» Голос у Кузьмы был сильный – лучшего запевалы и не найти. Бурлаки тесным кольцом окружили его. Дружное пенье понеслось над просторами Волги.
Медовый Спас. Зеленый полумрак раннего августовского утра.
Стиснув под мышками завернутые в салфетки иконы, идут степенные нижегородские богомольцы к утренней службе в собор Преображения. Чинно, не спеша пробираются они около деревянных хибарок Большой Покровской улицы мимо пустых ларей и покосившихся часовен. Скользкими от росы капустными огородами, придерживаясь за ограды, проходят они к Дмитровским воротам.
Как всегда, бедный дворянин Ждан Болтин отвешивает низкий поклон посадским богатеям. Дом его мал, жалок, но зато под крылышком у кремля. Выждав, когда Болтин скроется за оградою, осторожно вылезают из своего жилища и его соседи, боярские дети Городецкие. Они в стародавней распре с Болтиным. Дики и подозрительны они, на людей косятся. Их предки, по слухам, занимали большое место при Василии Темном. Теперь они захудали и озлобились на весь мир. А вот и круглый, как шар, с длинной бородой знаменитый посадский шубник Митрофанка Алексеев – человек себе на уме, одет убого, а у самого денег – куры не клюют!
Да разве один он? – таких на посаде немало. За ним ковыляет ямской староста Семин. Они дали себе зарок – казаться бедняками. Вчера только на гостином дворе разговор шел: опять переоброчивать будут. Дьяк Юдин уж и списки готовит. Ползет и нищий – горбач Осташко Гурьев – погляди на него! Не успел вылезти из своей конуры, как уж и заскулил. Ему все можно, что с него взять? Ишь, каким христосиком притворился, а злее его никто не ругается на посаде. Вот подошел к избенке стрельца Гришки Тимофеева, постучал, будто к ровне, – друзьями стали. (Оба бегают к Кузьме Миничу в слободу.) «Ах, господи, господи!» Хмурые, задумчивые, идут почтенные посадские тузы под каменными сводами Дмитровской башни, вздыхают.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!