Совок 10 - Вадим Агарев

Демаскирующего шума мы тут произвели немало. Но никто из вертухаев сегодня и не ждал от этой «хаты» пристойной тишины. Однако уповать на это обстоятельство чревато. Скоро кто-нибудь из служивых обязательно заглянет в глазок. Глупо думать, что эту камеру не приказано контролировать в особом режиме. Поэтому с разнузданным беспределом стоит поспешить.

Подхватив глушеного, но живого суку за тулово поперёк, я попытался подтащить его ближе к выходу. Но сразу же бросил его обратно на пол. Слишком уж он был тяжелым, а проход между лавкой и нарами оказался непроходимо узким.

Когда я уцепился за сучару, он сразу же начал пытаться вырываться из моих рук. Пришлось, после того, как я уронил помятого жулика, снова приложить его по морде. Но уже рукой и вполсилы. И это, как всегда, помогло договориться с криминалом. Оставшись в сознании козлина, моей непреклонной воле уже не противился и вëл себя прилично.

— Так ты говоришь, что я подыхать буду? — косясь в сторону двери, задал я вопрос секретному сотруднику оперчасти. — Чего молчишь, сучья морда? Отвечай, падла, когда тебя лейтенант милиции спрашивает! — принялся я накачивать себя перед тем, как совершу беспредельное деяние в отношении посягнувшего на моё здоровье гада.

— На х#й иди, мусор! — прошамкал разбитым ртом, продавший родине свою священную воровскую идею, уголовник, — Один хер, удавят тебя! Не свои, так наши на пересылке удавят! — он даже попытался мне улыбнуться.

Его глумливой гримасы мне хватило, чтобы восстановить в своей душе равновесие.

И не скупясь на размах, я еще раз засадил грубияну по рёбрам. Но уже с левой ноги. Он выпучил на меня глаза и, захрипев, обмяк. Завалившись боком на пол, жулик в ужасе смотрел на меня. Он даже попытался отползти по узкому проходу в сторону двери.

Испугался он не побоев. Наверное, по моим глазам он примерно понял, что сейчас с ним случится. И изо всех сил постарался этого избежать. Из-за нанесëнных травм кричать ссученный не мог физиологически, хотя и делал такие попытки. Я прямо по лавке обошел его и очередным футбольным ударом скорректировал его местоположение, отшвырнув от двери. Обратно, к его, уже не шевелящемуся другу. Потом расстегнул молнию на своих джинсах и достав коммуникатор, направил струю на голову паскудника. В ответ снизу раздался утробный вой попавшего в капкан дикого зверя.

— Я тебя, тварь, сейчас еще и в парашу головой окуну! — успел пообещать я жулику продолжение его гражданской казни. Нисколько и не на секунду не сомневаясь, что так и сделаю. Весь врождëнный и благоприобретëнный гуманизм исчез из моего сознания вместе с брезгливостью.

Но в этот момент лязгнул замок и дверь в «хату» распахнулась на всю доступную ширину.

В камеру влетели четверо. Один был одет по гражданке, а остальные трое были по форме. Тот самый капитан, что угощал нас с Асташкиным чаем и старшина с сержантом.

Меня, опять не дав до конца справить малую, но социально обидную нужду на поверженного сексота, грубо оттолкнули в сторону. И, опять же, не дав застегнуть штаны, тотчас начали грубо выкручивать руки.

В совсем еще недавно, почти тихой, как украинская ночь «хате», теперь стоял невероятный гвалт. Кричали все. Надрывались, как резаные, гражданский и капитан. И даже нижние чины визжали, словно при трудных родах через анус. Но все они благим матом почему-то орали именно на меня. Причем, блага в их воплях во много раз было меньше, чем мата. Свойственного всем тюремщикам. Грубого, злобного и сверх всякой меры изощрённого.

Не ругался на меня в сем скорбном помещении только один человек. Этим смирным существом был свежеобоссанный мною и еще совсем недавно грозный жулик.

Неудобно изогнувшись из-за сильно вывернутых рук, я всё же смог приподнять голову и взглянуть на него. И увидел, как мелко трясутся плечи офоршмаченного блатаря. Некогда злобный и крученый, как поросячий хвост, он претерпел кардинальные изменения. Подсадной босяк, всхлипывая, по-детски плакал. С тихой обреченностью и ни на кого не обращая внимания. Ни на меня, ни на суетливо хлопочущих ментов. Ни, даже, на своего рядом лежащего бездыханного кореша. Остывающего в луже своей крови и милицейской ссанины. Этакая вот метаморфоза. Ну да ничего уже не поделаешь. Н-да…

Глава 17

— Ты, что, сука, натворил?!! — утратив над собой контроль, визжал на меня седовласый капитан, — Ты же его убил! И второго тоже покалечил! — он энергично тыкал вниз пальцем на труп и на всё еще хнычущего босяка.

Выглядел мой возмущенный коллега по внутренним органам так, будто бы он вот-вот кинется на меня с кулаками.

— Ну, если уж на то пошло, то это не я сука! — насколько это было возможно, из своей позы «зю» возразил я оперу ИВС, — Это они суки! Я про то, что твои подсадные агенты суки, а никак не я! Кстати, они по твоему ведомству оформлены или тебе их одолжили на эту внутрикамерную? Впрочем, это уже всем похер, крайним теперь всё равно ты будешь! — под конец своей пламенной речи успокоил я собрата по внутренним органам.

Капитан смотрел на меня и, шумно втягивая воздух ноздрями, собирался с мыслями.

— А ну отпустили, у#бки! Быстро отпустили, кому сказал! — уже во всю глотку рявкнул я на удерживавших меня старшину и сержанта. — Через час вместе с этим вот мудаком в соседней камере сидеть будете!

Кивнуть на капитана я по объективным причинам из своего скрюченного положения не смог, но я надеялся, что все и так поняли, кого я в полный голос только что объявил мудаком. Нарушив все мыслимые и немыслимые нормы субординации, прописанные в Положении о прохождении службы в МВД СССР.

К моему удивлению, первым ослабил хватку относительно немолодой старшина. А потом уже и сержант, глядя на него, от меня отцепился и даже отшагнул в сторону. Я с облегчением разогнулся, потирая ноющие плечевые суставы.

— Я до Генерального прокурора СССР дойду, чтобы вас, блядей, по приговору в Тагил отправили! — со всей неукротимой злобой, какую только смог изобразить на своём лице, продолжил буйствовать я. С удовлетворением убедившись, что обошлось без вывихов. — И только попробуйте отпираться от того, что прекрасно знали, что я сотрудник милиции! Я тогда забью хер на службу и в Москву поеду. И там поселюсь! Безвылазно буду в ней жить, пока все инстанции не обойду, и ко всем первым руководителям