Невероятное паломничество Гарольда Фрая - Рейчел Джойс

Гарольд встал, будто онемев. Он потянулся за курткой и начал просовывать руки в рукава, но никак не мог попасть, и онкологу пришлось встать и помочь ему.

— Удачи, — подал ему руку на прощание доктор. — И прошу вас, позвольте мне сделать для вас хотя бы самую малость — оплатить счет.

Остаток дня Гарольд слонялся по улицам, не зная толком, куда пойти. Ему нужен был кто-нибудь, кто не усомнился бы в исходе его начинания, чтобы Гарольд и сам смог снова в него поверить, но у него не оставалось сил даже на простую беседу. Он наконец получил тапочки из ремонта и купил очередную упаковку пластырей, чтобы хватило дойти до Страуда. Взяв кофе в закусочной, он лишь мимоходом упомянул про Берик, но ничего не сказал о том, как намерен туда добираться и для чего. Никто из посетителей не обнадежил Гарольда словами, которые он жаждал услышать. Ни один не ободрил: «Ты непременно дойдешь, и Куини выживет». И ни одна живая душа не заверила: «Тебе, Гарольд, все будут рукоплескать, потому что прекраснее затеи в мире не бывало. Ты обязательно доведешь ее до конца».

Гарольд попытался поговорить с Морин, опасаясь все же, что лишь отнимает у нее время. Он чувствовал, что обыденные слова и каждодневные вопросы, выливавшиеся в привычный обмен банальностями, вдруг перестали ему подчиняться, и общение с женой стало из-за этого еще мучительнее. Гарольд сообщил ей, что у него все великолепно. Он даже набрался смелости обмолвиться, что кое-кто выразил сомнения в успехе его предприятия, надеясь, что Морин своим смехом рассеет их, но она вместо этого сказала:

— Что ж, ясно.

— Я даже сам не знаю, она…

И слова вновь ускользнули от него.

— Она — что?

— Ждет ли она меня.

— А я думала, ты знаешь…

— Вовсе нет.

— Ни у каких словачек ты больше не ночевал?

— Я познакомился с одним доктором и с очень известным актером.

— Боже ты мой! — воскликнула Морин со смехом. — Подожди-ка, сейчас скажу Рексу.

Мимо телефонной будки проплелся плешивый коренастый тип в пестром женском платье. Люди останавливались, показывали на него пальцами и смеялись. Пуговицы у него выпирали спереди на выпуклом брюхе, а один глаз полностью заплыл свежим синяком. Гарольд пожалел, что взглянул в его сторону, но ничего поделать было нельзя, и он уже знал, как невыносимо будет снова и снова возвращаться мыслями к этому прохожему, и что, так или иначе, все равно придется думать о нем.

— У тебя точно все нормально? — спросила Морин.

Повисло молчание, и Гарольд вдруг испугался, что сейчас расплачется, поэтому сказал, что тут уже очередь звонить, а самому ему пора идти. На западе простерлась красная полоса, и солнце начало клониться к закату.

— Ну, всего хорошего! — пожелала Морин.

Гарольд долго сидел на скамейке у аббатства, пытаясь определиться, куда идти дальше. Ему казалось, что вместе с курткой он следом снял и рубашку, и кожу — слой за слоем, и все мышцы. Любое пустячное дело представлялось ему сейчас неодолимым. Продавщица рядом начала убирать полосатый навес, производя при этом такой треск, что у Гарольда от шума едва не раскололась голова. Он оглядел пустынную улицу, где он никого не знал и где не имел никакого пристанища, как вдруг на противоположном конце его взгляд различил возникшего там Дэвида.

Гарольд разом встал. Сердце у него заколотилось так, что стук отдавался даже во рту. Это не мог быть его сын — его не было в Бате. И все же, рассматривая сутулую фигуру человека, размашисто шагавшего по направлению к нему, пыхая сигаретой, так что полы пальто развевались сзади, как крылья, Гарольд убедился, что это именно Дэвид и что он сейчас поравняется с ним. Гарольда так трясло, что он вынужден был, нащупав рукой скамейку, снова присесть.

Даже издалека он разглядел, что Дэвид опять отрастил волосы. Вот Морин обрадуется… Она горько плакала, когда их сын однажды обрился наголо. Его походка ничуть не изменилась; он шел широким шагом, сильно подавшись вперед и вперив глаза в землю, как будто намеренно не замечая встречных. Гарольд выкрикнул: «Дэвид! Дэвид!» Их теперь разделяло всего футов пятьдесят.

Сын пошатнулся, будто едва не потерял равновесия или оступился. Может быть, он был нетрезв, но это не имело для Гарольда никакого значения. Он закажет Дэвиду кофе. Или даже рюмочку, если тот захочет. Они могут закусить. Или обойтись без закуски. Они займутся тем, чем только пожелает его сын.

— Дэвид! — крикнул Гарольд.

И двинулся к нему навстречу. Потихоньку, чтобы показать, что у него на уме только хорошее. Просто сократить расстояние еще на несколько шагов, вот и все.

Ему вспомнилась костлявая худоба Дэвида после похода в Озерный край и то, как колебалась его голова на тонкой шее, наводя на мысль о том, что его тело отвергло весь остальной мир, интересуясь лишь самоистреблением.

— Дэвид! — снова позвал Гарольд, на этот раз погромче, чтобы сын услышал.

Тот взглянул на Гарольда, но даже не улыбнулся. Дэвид глядел на него так, словно его тут вовсе не было, словно он был неопознаваемой деталью окрестностей. У Гарольда внутри все перевернулось. Он очень боялся упасть.

Это оказался не Дэвид. Кто-то другой. Еще чей-то сын. Просто Гарольд на один миг позволил себе подумать, что Дэвид может появиться в одном конце улицы в тот момент, когда сам он сидит на другом. Молодой человек резко свернул направо и быстро зашагал прочь, постепенно уменьшаясь и становясь все неразличимее, пока в какой-то миг не исчез за углом. Гарольд подождал, вдруг тот передумает и в конечном итоге окажется Дэвидом, но молодой человек не передумал.

Впечатление было даже хуже, нежели в последние двадцать лет вовсе не видеть сына. Выходило, будто Гарольд обрел его и опять потерял, в очередной раз. Он вернулся на скамейку у аббатства, понимая, что нужно подыскать какое-нибудь место для ночлега и не в силах сдвинуться с места.

Остановился он в результате недалеко от вокзала, в душной комнатке с видом на шоссе. Гарольд рванул на себя оконную раму, чтобы впустить воздух, но снаружи ревел безостановочный поток машин и пронзительно кричали поезда, возвещая о своем прибытии и отбытии. Из-за стены доносился голос на незнакомом языке, орущий в телефонную трубку. Гарольд лег в постель, очень мягкую, на которой до него уже спало множество незнакомых людей, вслушался в непонятные ему слова и отчего-то испугался. Он снова вскочил и начал расхаживать туда-сюда по комнате, слишком тесной, с застоявшимся воздухом, а машины все ехали и поезда шли куда-то по своим надобностям.

Прошлое изменить нельзя. И неоперабельный рак вылечить невозможно. Гарольд вспомнил незнакомца в женском платье с фингалом под глазом. Ему снова представился Дэвид, как он выглядел в день выпуска из университета и все последующие месяцы — спящий с открытыми глазами. Это было уже чересчур. Для продолжения похода явно чрезмерно.

С рассветом Гарольд был уже в пути, но он не позаботился свериться ни с компасом, ни с путеводителями. Вся его воля и силы уходили на то, чтобы просто переставлять ноги. Лишь когда три девчушки-подростка спросили у него дорогу в Шептон-Моллет, он осознал, что потерял целый день, двигаясь не в том направлении.