Проект "Лазарь" - Александар Хемон

Парень в майке пролез под шлагбаумом, чуть не задев его головой, еще немного — чтоб не увидел пограничник в будке — прополз на карачках, выпрямился и неторопливо зашагал по дороге. Закурил, достал из заднего кармана штанов расческу и провел ею по взлохмаченным волосам, словно уничтожая следы своего нелегального перехода границы.

Меня поразило и воодушевило его полное пренебрежение к международным, да что там, к любым законам, и отсутствие страха перед вооруженными людьми в форме. Не то чтоб решиться на такой поступок — я о таком боялся даже подумать; мне было, что терять. У меня был дом, где меня ждали, и места, где мне еще предстояло побывать, а между этими точками высились барьеры государственных границ. Стоит нарушить управляющие этими нехитрыми перемещениями законы, как возвращение домой окажется под большим вопросом. Все очень просто.

Лишившись преподавательской работы, я ушел в запой. Однажды, явившись домой на рассвете, я с неудовольствием обнаружил, что неизвестно откуда появившаяся дверная цепочка преграждает мне путь к супружескому ложу. Естественно, я ногой несколько раз саданул дверь, пытаясь ее выломать. Выломать не выломал, но зато прилично испачкал, мне же самому потом пришлось оттирать следы подошвы. Потом я еще долго колотил в дверь, пока не увидел в узкой щели глаза Мэри, прожигающей мой лоб огненным взглядом. Не сказав ни слова, она захлопнула дверь у меня перед носом и заперла ее, оставив ключ в замочной скважине. Пнув дверную створку еще пару раз, я ушел, решив никогда в этот дом не возвращаться. На улице разыгралась нешуточная весенняя гроза: я тащился под проливным дождем, обуреваемый рождающимися в нетрезвом уме смутными мыслями. Идти мне было некуда; вот я и бродил взад- вперед по Украинской деревне, где мы тогда снимали квартиру. На каштанах появились первые клейкие листочки, предрассветный сумрак напоминал своим цветом кору деревьев. Я клятвенно обещал себе, что никогда не вернусь к Мэри, и продолжал идти, пока, одурев от усталости, не плюхнулся на мокрую скамейку на детской площадке. Если бы меня не выгнали с работы, я бы пошел в школу, а оттуда — в гостиницу. Но, посидев под дождем на скамейке, пока не заледенела задница в промокших насквозь штанах, я понял одну простую истину: если у тебя нет дома, то идти тебе некуда, и это «некуда» занимает большую часть пространства; по сути, оно и есть все пространство целиком. Испытывая угрызения совести, я вернулся домой, позвонил в дверь и, точно кающийся грешник, умолял пустить меня обратно.

В конце концов, молдавский пограничник отдал нам паспорта, и мы сели в автобус. Я по-американски широко поулыбался направо и налево, но безрезультатно — попутчики дружно меня проигнорировали. Шлагбаум был поднят, и мы пересекли границу. Проехав несколько сот метров, остановились и подобрали беспаспортного парня в майке; тот подмигнул мне как старому знакомому и вцепился в поручень над моей головой, демонстрируя потную подмышку.

Рэмбо обожал фотографироваться, так что Pope отдыхать было некогда. Думаю, Рэмбо считал себя настоящим героем, из тех, кто навечно остается в народной памяти. Он снабжал Рору пленкой, у себя в штабе обустроил темную комнату, специально ограбив магазин фототоваров, — все это, чтобы потешить собственное самолюбие. Ему нравилось рассматривать свои фотографии: вот он стоит, голый по пояс, и целится из серебряного пистолета в камеру; вот держит автомат, упершись прикладом в бедро; здесь, шутки ради, вцепился в волосы сидящей рядом с ним молодой женщины, та вымученно улыбается; тут он уселся на труп одного из своих же бойцов — дурачок, наверное, посмел ему возразить, за что и поплатился, — остекленевшие глаза паренька широко раскрыты, Рэмбо сидит у него на груди с сигареткой во рту, словно бравый солдат на рекламном плакате, призывающем провести отпуск в Ираке.

Рэмбо считал, что война никогда не закончится, потому что закончиться не может; считал, что всегда будет самым крутым чуваком в Сараеве. Однако с некоторых пор он стал неудобен своим покровителям из политических кругов. У него был бизнес с сербами, участвовавшими в блокаде Сараева: Рэмбо собирал в осажденном городе трупы сербов и отправлял их через реку своим партнерам-четникам; те потом получали деньги с родных убитых и делились с Рэмбо. Ребята Рэмбо обшаривали морги и подбирали трупы на улицах, переправляли их через Крысиный туннель — часть канализационной системы радом с городским Музеем краеведения, — а затем на противоположный берег. Бизнес шел на ура; за совсем уж немыслимые деньги Рэмбо готов был транспортировать и живых сербов. Во время перемирия дело застопорилось, и тогда Рэмбо подрядил Бено выискивать трупы более «выгодных» сербов, после чего стали пропадать люди. Его ребята по ошибке отправили на тот свет пару известных в городе личностей; сразу поползли слухи; журналисты начали задавать нелицеприятные вопросы. Один раз Рэмбо даже пришлось разобраться с чересчур любопытной командой французских телевизионщиков: по его приказу у них отобрали бронежилеты, камеры, машины и вдобавок еще избили. Миллер и тот проявлял нездоровый интерес: чтобы не лез не в свои дела, Pope было приказано увезти его в Мостар.

Но там Миллер улизнул от Роры и вернулся обратно в Сараево. Оправдаться в своем головотяпстве Pope было бы непросто, очень даже непросто: Рэмбо в приступе ярости буквально терял рассудок — в такие моменты никому не хотелось попадаться ему под руку. Он не щадил никого: ни друзей, ни родных; к тому же Рэмбо был ужасно злопамятным: он никогда не прощал и не забывал тех, кто его подвел или предал. У Роры был выбор. Вернись он в Сараево, Рэмбо его убьет; можно было, конечно, удрать из Мостара через Междугорье, уехать в Германию или еще куда-нибудь, но у него с собой не было денег, а в Мостаре он никого не знал. Тут стало известно, что на Рэмбо было совершено неудачное покушение. Кто-то устроил засаду около китайского ресторана; по машине Рэмбо выстрелили из базуки. Сам Рэмбо почему-то сидел сзади, за рулем был другой человек, он-то и погиб. Официальная версия гласила, что нападение организовали четники, да только Рэмбо так просто не проведешь: он знал, что в нападении участвовал кто-то из его окружения. Рора сказал:

— Если б я не вернулся в Сараево, Рэмбо наверняка решил бы, что я замешан в этом деле, и отыскал меня хоть на краю земли.

— А ты был замешан? — спросил я.

— Ты что, совсем сбрендил?

— Так кто же тогда это был?

— А зачем тебе знать? Ты понятия не имеешь, что это за люди, Брик. И про войну ничего не знаешь. Ты хороший малый, книгочей — слушай, что тебе рассказывают, и получай удовольствие.

— Кто это был? Рассказывать такую историю и не говорить, кто главный герой? — нет, так дело не пойдет.

Рора долго на меня смотрел, словно раздумывая, стоит ли меня окончательно просветить, готов ли я переместиться в мир ужасов и убийств.

— Давай рассказывай.

— Ладно. Это был Бено, кто же еще. Какая-то шишка в правительстве пообещала поставить его на место Рэмбо, если он того уберет. Вот он и попытался. Да только ни хрена у него получилось.

— Почему кто-то в правительстве вздумал убрать Рэмбо?

— Да он же псих. Вышел из-под контроля. Они думали, что используют его, как хотят, пока, наконец, не сообразили, что все наоборот — это Рэмбо их имеет. Вот и решили, что с Бено будет проще вести дела, что он будет более покладистым, пообещали ему поддержку и стабильный бизнес, он и клюнул.