Пойманная в ловушку - Тиффани Робертс

называется, — выступала у нее на глазах. Иногда ее разочарование было забавным, и даже Айви признавала это позже. Но в другие моменты… это вызывало боль в груди Кетана. Она была подавлена, изо всех сил пытаясь приспособиться к тому, что она называла новым миром, и иногда ей казалось, что она держится только на оборванных нитях.

И все же каждый раз, когда это случалось, ей требовалось несколько минут, чтобы успокоить дыхание, вздернуть подбородок, сжать кулаки и сказать, что она во всем разберется. Самостоятельная установка и разжигание костра заняли у нее целое утро. Ее руки были красными и раздраженными, ее маленькие тупые коготки были ободранными и грязными, а к концу грязь испачкала ее лицо, но ее улыбка после того, как ей наконец удалось добиться успеха, была такой яркой и милой, что с тех пор она снова и снова возникала перед мысленным взором Кетана.

Айви не была вриксом. У нее не было таких размеров, силы или властного вида, какими обладали многие женщины-врикс. У нее не было длинных, мощных ног, элегантного головного гребня или искусных жвал, способных как ласкать, так и сокрушать. Она не была воином. Она не была защитницей. В лучшем случае ей бы быть неуклюжей ткачихой, но она не могла даже изготовить свой собственный шелк. Он сомневался, что она умела обрабатывать золото или придавать форму камню, сомневался, что она умела лепить из глины горшки и емкости, сомневался, что она умела делать что-либо из множества ремесел, жизненно важных для выживания вриксов.

Согласно всему, что его вид считал важным, Айви была… бесполезна. Ей пришлось бы очень сильно постараться, чтобы внести свой вклад в Такарале. Он знал, что со временем она стала бы компетентной во многих из этих задач, но даже это не изменило бы простого факта: она не врикс — она другая.

И каким-то образом это сделало ее для него непреодолимо привлекательной.

Ее золотистые волосы были он не встречали ни у одного врикса, такие мягкие и пышные, с нежными волнами. Он расчесывал их пальцами так часто, как она позволяла, и это, казалось, успокаивало их обоих. Ее глаза, которые поначалу встревожили его, каждый раз, когда он вглядывался в них, открывали в своей глубине новую красоту. На первый взгляд они были такими же голубыми, как небо, но внутри были разные оттенки синего — некоторые темнее, некоторые светлее. Черные точки в ее глазах сжимались и расширялись в зависимости от освещения, становясь ночью такими большими, что он иногда беспокоился, что они поглотят эту чарующую синеву.

Ее бледная кожа была такой мягкой и гладкой, такой восприимчивой к его прикосновениям. А ее губы… он не понимал, почему они так сильно завораживали его, и все же часто ловил себя на том, что пялится на них.

Айви была хрупкой, но в ней была какая-то твердость, которую он не мог определить. Хотя она не могла сравниться с ним в физической силе или скорости, ее ум был острее самого отточенного клинка из черного камня. И каким бы странным и неуравновешенным ни казалось ее двурукое, двуногое тело, он видел в нем намеки на изящество, особенно когда она стала сильнее и больше привыкла к жизни в Клубке. Ее руки были особенно искусными. Ее тонкие пальчики обладали удивительной ловкостью.

Ловкостью, которую он не мог игнорировать, когда эти пальцы прикасались к нему.

Рыча, Кетан ускорил шаг. Впереди, наконец, показалось место, где Туннель Лунного Заката расширялся в жилое пространство.

Мысли об Айви только еще больше испортили бы его настроение — потому что он был не с ней. В глубине души он понимал, что время, проведенное ими порознь, даже на этот раз, было к лучшему. Ему приходилось проявлять большую осторожность, когда они прикасались друг к другу, чтобы не потерять контроль, и эта борьба с каждым днем становилась только сложнее. Но он не приблизился к пониманию почему.

Почему его так влекло к этому человеку? К чему-то настолько непохожему на него, чему-то такому маленькому и нежному, чему-то столь странно выглядящему?

Почему он даже сейчас жаждал услышать звук, который она издавала, когда ее что-то забавляло, тот высокий, музыкальный звук, который она называла смехом?

Он не знал, кем Айви была для него, не знал, кем она могла быть. Кетан не знал, чего хотел. И этот опыт был для него таким же новым, как Айви в ту ночь, когда он нашел ее.

Все, что Кетан знал, это то, что он больше не хотел жизни без Айви.

ГЛАВА 15

— Тебе следовало послать кого-то вместо себя, — сказал Уркот.

— Нам нет нужды снова обсуждать это, — ответил Кетан, откладывая копье и снимая со спины сумку со свернутыми мехами.

— Каждый раз, когда ты возвращаешься, ты бросаешь ей вызов удержать тебя.

— И если я не вернусь, я брошу ей вызов начать охоту на меня.

Телок скрестил руки на груди и прислонился плечом к стене.

— И кто из ее слуг смог бы это сделать? Дуракс?

Рекош защебетал.

— Ему пришлось бы сначала определить, как освободиться из-под задней части королевы, чтобы вообще начать на кого-либо охотиться.

— Если что-то и может отвлечь его от нее, так это его ненависть ко мне, — сказал Кетан.

— И даже тогда, чего бы тебе стоило бояться, Кетан? — спросил Телок. — Если бы она не убедила меня выследить тебя, тебя бы никогда не нашли.

— Я бы учуял твое высокомерие за тысячу сегментов, Телок. Тебе никогда не поймать меня, — Кетан опустил свою сумку на пол и принялся за узлы, чтобы вытащить из нее сверток мехов. — В любом случае, это неприятно, но, по крайней мере, мое возвращение в Такарал показывает Зурваши, что я ее не боюсь.

— Что только заставляет ее желать тебя еще больше, — сказал Рекош с очередной шуткой.

В его маленькой берлоге было тесно всем четверым друзьям; но если бы они все еще были птенцами, там было бы уютно. Кетан и Телок стояли по обе стороны от входа, Уркот — перед плоской каменной плитой, которую Рекош использовал в качестве рабочего места, а сам Рекош развалился на куче мехов и шелковой ткани, служившей ему кроватью.

— Если кто и мог вечно прятаться в Клубке, так это Телок, — сказал Уркот, — но ты, скорее всего, будешь после него в этом списке, Кетан.

— Как всегда, меня поддерживает ваша вера в меня. Но пусть королева — или, по крайней мере, ее интерес ко мне — будет моей заботой, — Кетан вытащил