Сказки, рассказанные на ночь - Вильгельм Гауф

Гусыня заплакала от радости и приняла его предложение. Якобу с гусыней удалось неузнанным выскользнуть из дворца, и они пустились в путь к берегу моря, на родину Мими…

О чем мне стоит еще рассказать? О том, что они счастливо завершили свое путешествие. Веттербок снял с дочери злые чары и, щедро одарив Якоба, отпустил его домой. Якоб вернулся в родной город, родители с радостью признали в красивом юноше своего пропавшего сына. На подарки, полученные от Веттербока, он купил себе лавку и зажил спокойно и счастливо.

Еще добавлю, что после исчезновения Якоба из дворца там поднялась страшная тревога. Когда герцог на следующий день пожелал исполнить свою клятву и отрубить голову карлику, если он не нашел нужную траву, того и след простыл. Чужеземный князь утверждал, что-де герцог сам помог ему тайком улизнуть, чтобы не лишиться своего лучшего повара, и обвинил его в нарушении клятвы. Из-за этого разгорелась великая война между двумя властителями, которая вошла в историю под названием «Травяной войны»; состоялось немало сражений, в конце концов был заключен мир, и этот мир называют «Паштетным миром», потому что на праздничном пиршестве в ознаменование перемирия княжеский повар приготовил Сюзерен, который считается королем паштетов. Сюзерен пришелся герцогу по вкусу.

Так незначительные события приводят к крупным происшествиям. Такова, о господин, история карлика Носа.

Вот что рассказал старый невольник родом из земли франков. Когда он окончил, шейх Али Бану велел подать ему и остальным невольникам фрукты, чтобы они подкрепились, и, пока те ели, беседовал со своими друзьями. Юноши, которых привел сюда старик, расхваливали на все лады шейха, его дом и убранство.

— Поистине, нет ничего приятнее, чем слушать всевозможные истории, — сказал молодой писец. — Я мог бы целыми днями сидеть, поджав ноги, облокотившись на подушку, подперев лоб рукой, а другой, если это возможно, поддерживать кальян и слушать, слушать без конца — такой я представляю себе жизнь в садах Магомета.

— Пока вы молоды и полны сил, — возразил старик, — трудно поверить, чтобы вас прельщала праздная жизнь, однако вы правы — слушая сказки и рассказы, испытываешь особое очарование. Несмотря на то что я стар — а мне уже пошел семьдесят седьмой год — и за свою жизнь много чего наслушался, никогда не пройду мимо, если на углу улицы сидит рассказчик в окружении слушателей, и непременно подсяду к ним. Ведь когда слушаешь, то сам переживаешь все приключения, о которых идет рассказ, наяву видишь людей, духов, фей и весь окружающий их волшебный мир, который так отличается от обыденной жизни, а потом в одиночестве наслаждаешься воспоминаниями, как запасливый странник в пустыне, которому есть чем утолить свой голод.

— Я никогда не задумывался над тем, — вступил в разговор другой юноша, — в чем именно состоит очарование подобных историй. Но я испытываю то же, что и вы. Еще ребенком, когда я капризничал, меня унимали сказкой. Поначалу мне было безразлично, о чем идет речь, только бы там что-то происходило, мне не надоедали басни, которые придумали умные люди, вложив в них крупицу собственной мудрости, — басни о лисе и глупой вороне, о лисе и волке, дюжина историй о льве и прочем зверье. Когда я подрос и стал чаще бывать на людях, меня уже не удовлетворяли коротенькие побасенки, мне хотелось рассказов подлиннее, повествующих о необыкновенных человеческих судьбах.

— Да, мне тоже помнится та пора, — прервал его один из друзей, — именно ты приохотил нас к рассказам всякого рода. Один ваш невольник мог нарассказать столько, сколько наговорит погонщик верблюдов за путь от Мекки до Медины. Помнится, как только он кончал работу, то сразу усаживался на лужайке перед домом, и мы до тех пор приставали к нему, пока он не начинал рассказывать. И это длилось долго, долго, до наступления ночи.

— И разве тогда перед нами не открывалась неведомая страна, — отозвался писец, — царство гениев и фей, где в изобилии растут редкостные деревья и травы, возвышаются роскошные дворцы из смарагдов и рубинов, населенные невольниками-великанами, которые являются по первому зову, стоит только повернуть кольцо, потереть волшебную лампу или вымолвить заветное слово царя Соломона, и подносят дивные яства на золотой посуде? Мы невольно оказывались в той стране, пускались с Синдбадом-мореходом в чудесные плаванья, вместе с Гарун аль-Рашидом, мудрым повелителем правоверных, бродили вечерами по улицам, знали его визиря Джафара, как самих себя; словом, мы жили в сказках, подобно тому как ночью живут в снах, и не было для нас лучшей поры, чем вечера, когда мы собирались на лужайке и старый невольник заводил свой рассказ. Но скажи нам, старец, в чем кроется причина того, что мы в детстве охотно слушали всякие истории и поныне нет для нас занятия приятней? В чем, собственно, очарование сказки?

Движение в комнате и призыв к вниманию надсмотрщика над невольниками помешали старику ответить. Юноши не знали, радоваться ли им новой истории или огорчаться по поводу прерванного увлекательного разговора со старцем. Тем временем встал второй невольник и начал свой рассказ.

— Господин! Сам я из Могадора, что расположен на берегу моря. Эта история произошла во время правления могущественного короля Марокко Мулея Исмаила, она повествует о еврее Абнере, который ничего не видел.

Абнер был еврей как еврей, хитрый, лукавый, с глазами сокола, высматривающими свою выгоду. То, что хитрость и плутовство приносят вред, доказывает эта история.

Однажды вечером Абнер вышел прогуляться за городские ворота. На нем была остроконечная шапка, скромное, не совсем чистое платье. Время от времени он украдкой вынимал понюшку табака из золотой табакерки, которую никому не показывал, и поглаживал жиденькую бородку. Несмотря на бегающие глазки, выражавшие страх и озабоченность и высматривавшие, чем бы поживиться, лицо его выражало удовлетворение от прожитого дня. Все сегодня складывалось удачно: он побывал врачом, показал себя и как купец, то есть продал невольника со скрытым изъяном, на вырученные деньги приобрел целую меру каучука и изготовил одному состоятельному больному питье, которое поможет тому не выздороветь, а, напротив, отправиться на тот свет.

Только он дошел до пальмовой рощицы, как услышал крики бегущих людей. Это были королевские конюхи во главе с конюшим. Они на бегу оглядывали окрестности, как люди, что-то выискивающие.

— Эй, дружище, — крикнул, едва отдышавшись, конюший, — не видел ли ты королевского жеребца с седлом и уздечкой?

— Лучшего скакуна из королевской конюшни? — вместо ответа спросил Абнер. — С изящными копытами, подковы у него из чистого серебра, грива отливает золотом, как субботние огни в синагоге, хвост длиной в три с половиной фута, удила из золота двадцати трех каратов?

— Да-да, это он! — вскричал конюший.

— Он, он! — подтвердили конюхи.

— Разумеется, это Эмир, — согласился старый наездник. — Я много раз говорил принцу Абдаллаху, чтобы он был повнимательней с Эмиром, я его хорошо знаю и не раз предупреждал, что он вырвется на волю, мне же придется за это расплачиваться своею головой. О, я предвидел такое! Говори же скорей, куда он поскакал?