Наперегонки со смертью - Андрей Воронин

— Ну-у, тебя взять не так-то просто, старший лейтенант Банда… — убежденно протянул Востряков, внимательно и с уважением глядя на друга. — Кого другого, но уж тебя я хорошо знаю, черта!

— Они теперь, наверное, тоже догадываются, — вдруг рассмеялся Банда, — и Аллаху своему жалуются!

Он рассказал Олежке все, и теперь ничего не оставалось меж ними недоговоренного, не лежало неподъемным камнем на совести. И напряжение отпустило Банду. Приключения последней недели теперь его даже веселили.

— Я тебе еще расскажу, как добирался до тебя, — со смеху помрешь! — ржал он, толкая в плечо Вострякова. — Гаишников насмотрелся — во! Тупые все, продажные… У меня в кузове целый арсенал, а им по хрену, лишь бы «зелеными» платил. Я теперь, брат, Басаеву, тому террористу из Буденновска, на все сто процентов верю!

— Да я и не сомневался, что он правду говорит, — поддержал Банду Олег. — Я же тоже поездил дай Боже, видел этих козлов в форме. Охранники правопорядка, мать их!

Водка теперь наконец-то подействовала, и с каждой минутой хмелея все больше и больше, парни долго еще ругали милицию, порядки в стране, потом смеялись над правительствами и президентами, травили анекдоты, стреляли из автомата Калашникова по воде, твердо уверенные в том, что смогут попасть в воображаемую огромную щуку, из которой бы получилась еще одна знатная уха…

Только под утро, вконец обессилев и опьянев, опустошив все свои запасы водки и разделавшись со всеми раками, друзья успокоились и, забравшись в салон «мицубиси» и закрывшись изнутри, заснули молодым богатырским сном. И ничто на свете, казалось, не могло омрачить их прекрасного настроения. Ни одна сила на свете, думалось, неспособна бы справиться с этой парочкой друзей — надежных, проверенных огнем и самыми суровыми испытаниями, какие только могут выпасть в этой жизни на человеческую долю…

— Олег, прости, но сегодня я уеду…

Востряков сразу же по голосу Бондаровича понял, что решение друга окончательно и бесповоротно, но все же попытался уговорить его остаться хоть ненадолго:

— Банда, перестань! Ты у меня только две недели пробыл, а не виделись мы с тобой сколько лет?

Вот то-то же! Отдохни немного от своих приключений. Я тебе еще столько всего не показал! Мы с тобой еще так погудим…

Бондарович был грустен и задумчив, но голос его звучал твердо и убежденно:

— Ты — отличный парень. Ты здорово умеешь принимать гостей. У тебя в гостях, черт возьми, я провел лучшие дни своей жизни. О таком я и в самых сладких снах мечтать не мог! Спасибо тебе, друг, за все, за все… Но постарайся, Олежка, и меня понять!

Они только что позавтракали и, по своему обыкновению, улеглись в саду под яблоней, развалившись в густой траве, но вместо ежедневного обсуждения планов проведения досуга Банда вдруг заговорил об отъезде. И Востряков, понимавший и предчувствовавший, что день расставания когда-нибудь обязательно придет, вдруг испугался. Ему показалось, что если он отпустит друга, то потеряет его навсегда, что Банда уедет навстречу своим невообразимым приключениям и больше не вернется — жизнь погубит этого отличного, в сущности, парня, умеющего, к сожалению, смотреть на окружающее только сквозь прорезь прицела и видящего все только в двух цветах — черном и белом, делящего всех людей на две категории — «своих» и «чужих».

Он любил Банду. Это даже не было нормальным чувством благодарности за спасенную когда-то в Афгане жизнь. Это было нечто большее, возможно, то, что иногда высокопарно называется настоящей мужской дружбой; Это было чувство любви, нежности и доверия. Между ними существовала осязаемая душевная, психологическая связь, разорвать иди уничтожить которую было невозможно.

Это был как раз тот тип связи, взаимопонимания двух людей, который можно сравнить разве что с единством матери и сына или двух братьев, выросших и воспитанных бок о бок, в одной детской комнате.

Все эти годы скучал Востряков по старшему лейтенанту Бондаровичу. Ему не хватало уверенности своего бывшего командира и его бескомпромиссности, спокойной доброй силы и яростной страсти;

Множество раз ловил он себя на мысли, что в той или иной ситуации только рассудительность и надежность Банды, если бы только он был рядом, мог ли бы принести Вострякову душевный покой и равновесие.

Вот уже несколько лет Банда был для него близким и далеким одновременно. Чем-то вроде портрета отца на стене в зале с черной ленточкой через угол рамки. Олежка знал, что отец всегда бы подсказал ему наилучший выход из любого переплета, и всячески хотел этой поддержки, но одновременно он понимал, что никогда не увидит и не услышит его, потому что мертвые не возвращаются. Со временем Банда стал для него таким же далеким и недоступным, как и отец.

Сначала он ждал Банду. Он надеялся, что тот после московского госпиталя найдет его дома. Он лелеял мечту увидеть воочию приехавшего к нему старшего лейтенанта Бондаровича, принять его как самого дорогого гостя. Но время шло, а Банда не приезжал, вообще не подавал признаков жизни, не присылая даже коротенькой весточки. И постепенно он стал превращаться в легенду, во что-то воображаемое и неосязаемое, светлое и лучшее. Как покойный отец.

А потом вдруг Банда приехал. Будто с неба свалился. Будто воскрес из мертвых.

И вот он снова собрался уезжать, уезжать прямо сегодня, и Олега не оставляло странное предчувствие, как он ни переубеждал себя, что на этот раз Сашка уж точно исчезнет из его жизни навсегда.

Он молча смотрел теперь на Банду, мучительно пытавшегося подыскать хоть какие-нибудь слова оправдания, и во взгляде его было столько печали и разочарования, что Сашка не выдержал, отвел глаза.

— Олег, пойми… Ты нашел себя. Ты твердо стоишь в этой жизни на ногах. Ты знаешь, чего хочешь, и знаешь, чего в конце концов добьешься. У тебя есть «сегодня» и обязательно будет «завтра», и даже сегодня ты можешь планировать и прогнозировать свое завтра…

Востряков пытался что-то возразить, но Банда жестом остановил друга и тут же снова заговорил — с жаром, искренне, высказывая, выплескивая на Олега все, что накипело у него на душе за все эти бестолковые годы его такой непутевой и такой короткой пока еще жизни.

— А у меня, Олежка, всего этого нет. Я, как дерьмо в проруби, болтаюсь между небом и землей, никому не нужный и ничего не значащий. Мне это надоело! Я хочу определиться, хочу какой-то стабильности, какого-то тайного, недоступного мне пока смысла в этой треклятой жизни…

— А ты оставайся со мной. Станешь моим компаньоном. Я введу тебя в курс всех моих дел. Тебе понравится! Будешь работать, нормально зарабатывать, а потом мы найдем тебе отличную девчонку из местных…

-..я женюсь, нарожаем мы с ней кучу детей, построим дом. Да? Ты это хотел предложить?

— А что в этом плохого?