Каждой клеточкой тела - Katherine O.

– Привет, – с улыбкой поздоровалась Джемма.

Мы обнялись, и Дин занял место между мной и подушками на диване в беседке нашего с Роном дома. Да, он выполнил каждое из своих обещаний. Все мои желания касаемо нашего дома были учтены и воплощены в жизнь. Конечно, сейчас я не так много готовлю, потому что во мне растут два его сына, так что Рон усаживает меня на подоконник, пока готовит воскресный завтрак для всей нашей семьи: для меня и двоих наших малышей Сони и Эдди. И, судя по тому, как мне с каждым днём всё тяжелее передвигаться, малыши в моём животе, кажется, решили вырасти до размеров своего папы прежде, чем выбраться из меня.

– Тётя Мэл, папа говорит, что у тебя в животе растут два футболиста, – невинно хлопая глазками, произнёс Дин.

Я ласково улыбнулась.

– Похоже на то.

– А можно я одного заберу себе, а то Лиза не хочет играть со мной в футбол?

Все вокруг начинают смеяться над непосредственностью ребёнка. Я погладила его по голове.

– Твоя сестра – девочка, и это нормально, что она не хочет играть в футбол. А когда мои малыши родятся и научатся играть, то обязательно будут делать это с тобой.

Глаза Дина загорелись.

– Правда?

– Правда, – ответила я.

– Мама, можно я пойду поиграю пока с Эдди? – спросил он Джемму.

– Конечно, – ответила подруга и, подняв сына, поставила его на деревянный настил.

Как только ноги малыша коснулись пола, он сорвался с места, выкрикивая имя моего сына, чтобы привлечь его внимание.

Мы расселись вокруг стола, наблюдая за детьми. Рон приобнял меня и поцеловал в висок.

– Ты счастлива? – шепнул он мне на ухо.

– Охренительно счастлива, – ответила я, и он шутливо нахмурился.

– Мне придётся позже заняться вашим воспитанием, миссис Морис.

– С радостью приму любое наказание, мистер Морис.

Он тяжело вздохнул и незаметно для наших родителей поправил ширинку под столом.

– Ты допросишься, малышка Мэл, – буркнул Рон, вызывая у меня милионную широкую улыбку.

Когда Мэлори исполнилось восемнадцать, я наконец признал, что попал так, что теперь мне ни за что не выбраться. Назовите меня извращенцем, но я стоял на втором этаже дома в спальне родителей и дрочил, глядя на Мэл в купальнике у бассейна. К черту ханжество, давайте признавать правду.

Я всегда любил правду и ненавидел лжецов, поэтому с самим собой старался оставаться честным. Особенно в тот момент, когда говорил Мэл, что мы не можем быть вместе и я ей не подхожу. Это случилось на дне рождения Джеммы, и с того дня я не знал ни дня покоя.

Хотите как на духу? Вот вам суровая правда: я боялся. Я, блядь, несколько лет смотрел на эту потрясающую девушку, и боялся. Ее. Себя. Будущего. Она воплощала в себе все, что может манить парня. То, что сама Мэл называла своими странностями, добавляло ей шарма и таинственности. Добавьте к этому молчаливость, хрупкость, чувствительность, и вы получите адский коктейль, который даже короля геев заставит вспомнить о зове крови и напомнит, что тот – завоеватель. Мэл хотелось укрыть коконом из пуленепробиваемого стекла, чтобы никто не мог добраться до нее и нарушить хрупкое равновесие в мире. Ее огромные глаза с наивностью во взгляде, этот небольшой ротик с губами сердечком, бледные щечки, которые окрашивались румянцем всякий раз, когда я оказывался рядом, и стройная изящная фигурка. Воплощение каждой моей гребаной фантазии.

В один из вечеров я сидел с другом Томом в пабе, и разговор невольно зашел о мезальянсе. Том рассказал о том, что его мама вышла замуж за парня младше нее на семь лет. Все было хорошо первые пять лет, а потом ему надоело и он начал искать развлечений своего возраста. Я представил себя на месте матери Тома: сидящий вечером один в большом доме престарелый Дон Жуан, пока его молодую жену кто-то трахает в туалете паба. Она приходит домой, делая вид, что вечер был так себе, но запах секса, исходящий от нее, шлейфом распространяется по дому, пока она дефилирует, покручивая все еще сексуальной задницей, в душ, чтобы смыть с себя чужую сперму. Признаюсь, меня даже начало тошнить от одной мысли об этом, и пришлось выйти на улицу, чтобы отдышаться.

Тогда я понял, что удерживало меня от Мэлори: страх. Боязнь того, что если мы решим пожениться, нам будет хорошо только первые несколько лет, а потом ей наскучит быть со мной. Она поймет, что подарив мне себя, так много упустила в жизни. Осознает, что попробовала только один член, так мало была на вечеринках, не срывалась спонтанно на концерт любимой группы в чужой город среди ночи, не прокатывала кучу парней, пытающихся залезть к ней под юбку. В итоге, думал я, она увидит только стареющего мужа, кучу детей и ненавистные подгузники. Потом начнутся скандалы, измены и наконец развод, после которого она найдет себе молодого мужа и будет выкручивать мозги уже ему. А я останусь в гребаном кресле-качалке на блядской террасе огромного дома, который больше никому будет не нужен.

После нашего с ней расставания я почти на месяц уехал в домик в лесу, который принадлежит Тому. Мне нужно было побыть одному, подумать и решить, что делать дальше. Первым делом после возвращения в город я поехал в ювелирный магазин и купил кольцо для Мэл. Я ни с кем не советовался, ни с кем не говорил, действовал интуитивно. Даже тогда я обманывал себя, убеждая, что это кольцо не для нее. Я покупаю его для своей будущей невесты, кем бы она не была. Просто пришло время обзавестись кольцом. Пусть немного полежит у меня. Официально заявляю: я гребаный лжец и трус. Потому что после покупки я привез его домой, напился и весь вечер крутил украшение в руках, пытаясь понять, как дошел до такого.

Меня всегда называли серьезным и рассудительным. И я таким был. Я должен был заботиться о младшей сестре. Джемма – сумасбродка, поэтому мне, как старшему брату, приходилось все время разгребать последствия ее поступков, или даже играть на опережение. Но это закалило мой характер и сделало тем, кем я стал. По своей природе я молчалив, как отец, и зачастую люди воспринимают меня как обладателя скверного характера. Я мало улыбаюсь и еще меньше смеюсь. Не потому что сноб или нахожусь в постоянной депрессии, нет, а только потому, что могу полностью расслабиться только в кругу самых близких людей.

Таким человеком для меня стала Мэлори. Моя малышка Мэл. Она – самое прекрасное создание на свете. И кто бы что ни говорил, я никогда не относился к ней, как сестре. Я заботился о ней в детстве, потому что чувствовал ее потребность в защите. А когда она стала старше, мозг все чаще настойчиво повторял: «Моя. Включается режим защиты». Ох, если бы эта нежная девочка только знала, скольким ее парням я угрожал расправой, если он зайдет дальше первой базы. А если бы была в курсе того, скольким я отбил охоту вообще к ней приближаться. Наверное, Мэл бы меня прокляла, зная, сколько возможностей упустила. И да, тогда я тоже лгал себе, утверждая, что поступаю как старший брат. На самом деле я поступал как эгоист, который не был готов отдать свою нежную девочку кому бы то ни было.