Скитальцы - Кнут Гамсун

Предупреждаю тебя, убирайся на берег подобру-поздорову! У меня на баке есть человек... Так и быть, я не стану сразу выпускать вам кишки! — крикнул Эдеварт. По я никуда не уйду, покуда не получу для неё деньги! Потише, крикун! — рыкнул на него шкипер. Тебя слышно даже в селении! Эдеварт, дрогнувшим голосом: Давайте зовите сюда вашего человека! Пусть послушает!

Именно этого шкипер и хотел избежать, любой ценой он должен был не допустить вмешательства своего земляка. Шкипер был не робкого десятка и мог бы сказать Эдеварту: Ладно, допустим, ты выпустишь мне кишки, а я что, по-твоему, буду сидеть и смотреть на тебя? Однако он не осмелился ещё больше разозлить этого сумасшедшего парня, который был готов позвать в свидетели кого угодно. Но и повторять без конца, что он тут ни при чём, что такого просто быть не могло, верно, парень сам виноват, а теперь решил всё свалить на него и что в любом случае ещё рано требовать от него помощи, ему ещё не предъявили никаких бумаг, он тоже не мог. Пожалуй, шкипер нашёл бы, что сказать. Но ему отнюдь не хотелось, чтобы к нему домой пришли эти проклятые бумаги от ленсмана, это был бы конец, тогда все узнали бы о его делишках, а главное, у него дома был кое-кто, кому ни в коем случае не следовало знать об этой истории! Положение было безвыходное, и шкиперу пришлось подчиниться обстоятельствам — он полез в карман. Прекратив перебранку, он протянул синенькую бумажку — пять далеров — и сказал, что на первых порах этого хватит. Они немного поспорили, и кончилось тем, что Эдеварт отправился домой с десятью далерами.

Дело сделано. Это был чертовски смелый поступок! Тем более что ребёнок у Рагны родился мёртвым.

Утром в понедельник Эдеварт пришёл на скалы, и женщины рассказали ему, как всё было. Он сделал вид, что ничего не знает. На бабушку Рагны можно было положиться, она вообще почти ни с кем не разговаривала, только кивала, слушая болтовню женщин, и занималась своим делом. Так, значит, ребёнок родился мёртвым? — спросил он у старухи. Да, и слава Богу, ответила она.

Эдеварта распирало от гордости, иначе и быть не могло, его мысли, слова и поступки словно обрели новый смысл; да, он с добрыми намерениями обманул шкипера в Нурдвогене, и сделал бы это ещё раз, если бы потребовалось, не след Рагне одной расплачиваться за то, в чём повинны были оба. Только бы она теперь с умом потратила эти деньги, а не пустила их на ветер! Бабушка сказала, что Рагна уже встала с постели и сегодня ходила в лавку.

На другой день Рагна пришла на скалы, чтобы работать вместо бабушки; она осунулась и побледнела, но в общем выглядела неплохо. Эдеварт поглядел на неё: да, выглядит она неплохо, но едва ли у неё хватит сил, чтобы работать, согнувшись в три погибели, и ворочать тяжёлую рыбу, к тому же она наверняка вчера устала, когда ходила в лавку. Он приказал ей отправиться на шхуну и приготовить обед, мальчишка отвёз её туда на лодке.

Ане Мария подошла к Эдеварту и шепнула: Ты мог бы позвать кого-нибудь другого. Рагна нездорова.

Эдеварт опешил: Не понимаю, о чём это ты? Да, она нездорова, поэтому я и поручил ей работу полегче — приготовить обед.

Молчи лучше про этот обед! — рассердилась Ане Мария. Я знаю, что у тебя на уме!

Эдеварт удивился: Ане Мария была очень бледна. Верно, она сама ещё не совсем оправилась от своего недуга, подумал он и не стал отвечать, чтобы не рассердить её ещё больше. Вскоре он заметил, что она плачет.

Много же перемен произошло в Поллене — появились душевнобольные, произошли всякие несчастья. В чужом месте Эдеварт и внимания бы на это не обратил, но здесь был его родной дом, и во времена его детства такого здесь не бывало, он не узнавал Поллена. Однако куда хуже было то, что полленцы, кажется, вознамерились напомнить ему, что значит жить дома. Он вернулся в Поллен умудрённым жизнью человеком, побывал в Бергене и всякое такое, вернулся на шхуне, груженной рыбой, вернулся с работой для всех, он вернулся сильным... а встретил только упрямство, сопротивление и неблагодарность, люди хотели работать на своих условиях, а не на его, они без конца ныли и жаловались. Как было понять, что у них на уме? Ане Мария, жившая в соседней усадьбе, совала свой нос в его дела, ему следовало выгнать её с работы, это было в его власти. Дайте только срок, в тот день, когда рыбу высушат и погрузят на шхуну, он покинет это место. А если будет штиль? Ну и что? Он и часа не станет ждать здесь ветра, в открытом море всегда есть ветер, он за любые деньги наймёт буксир, чтобы его вывели на фарватер, там-то уж ветер будет наверняка.

Рагна крикнула со шхуны, что обед готов, и Эдеварт махнул ей в ответ. Он не торопился, не поспешил на шхуну, нисколько, как-никак, а он шкипер, приедет, когда ему будет удобно. Одно то, что ему покричали: обед готов, уже было не по правилам; он придёт, когда часы покажут время, его дорогие карманные часы. Что они себе думают, эти люди!

Когда он наконец собрался плыть на шхуну, ему опять попалась на глаза Ане Мария. Только не давай ей спиртного, сказала она, это опасно.

Он рассердился: Не лезь ко мне со своим вздором!

Тише-тише, я только хотела предупредить тебя.

Ещё бы, ведь ты столько раз рожала, всё знаешь!

Нет, сказала она, бросив на него многозначительный взгляд, не рожала... и не собираюсь.

Что это, намек, приглашение? Хочет сказать, что с ней это безопасно? Голос Ане Марии звучал спокойно, она больше не плакала, но держалась вызывающе. Во всяком случае, он смутился. Я не собираюсь ни угощать её спиртным, ни приставать к ней, сказал Эдеварт.

Раздражённый, он поднялся на шхуну. Рагна приготовила хороший обед, но нынче угодить на него было трудно; оказалось, что вчера в лавке она купила себе новую одежду, на ней была городская рубаха с вышивкой по вороту. Куда же делась та рубаха с роговой пуговкой? Но разве Рагна была не вправе покупать себе что хочет на свои десять далеров?

А ты сама будешь есть? — спросил он.

Нет... я уже поела в камбузе, тебя так долго не было.

Такое проявление неуважения и неблагодарности ещё больше вывело его из себя. Пусть это его родное селение, пусть к нему никто не обращается на «вы», пусть все молодые люди были товарищами его детских игр, но теперь-то они не могли считаться ему ровней и должны были бы это помнить, думал он.

За обедом Эдеварт молчал и, соблюдая приличия, ел ножом и вилкой, как было принято за столом у Кноффа. На столе должна стоять вода, сказал он.

Я сейчас сбегаю! — сказала Рагна и убежала.

Эдеварт мог бы остановить её, ведь ему вовсе не хотелось пить, но он промолчал. Она вернулась и протянула ему цинковый ковш, который всегда висел на бочке с водой. Что ж, он взял у неё этот ковш, но не мог отказать себе в удовольствии ещё немного поучить её: встав, он достал из шкафа, висевшего на переборке, стакан, налил в него воды, а потом молча вернул ей ковш. Она решила, что ковш следует повесить обратно на бочку, и ушла. Да так и осталась на палубе.

Когда он поднялся на палубу, она робко спросила: Что ещё я должна сделать?