Смерть в Лиссабоне - Роберт Уилсон

— Что высказали?

— Что лучше уж жить одной, чем с таким клещом. Но как только она избавляется от одного, тут же к ней присасывается другой. Уж таковы они, эти клещи и те, кем они кормятся.

— Вы изучаете зоологию?

— Психологию, — сказал он. — А от зоологии никуда не денешься. Не дает о себе забыть.

— Вы знакомы с девушкой по имени Катарина Соуза Оливейра?

— Знаком, — отвечал он, вновь принимаясь перебирать струны гитары.

— Она скончалась — убита.

Его пальцы замерли на струнах. Взяв гитару за деку, он прислонил ее к изножью кровати. Подобравшись, он обдумывал новость, по-видимому его поразившую.

— Я не знал.

— Мы восстанавливаем последние двадцать четыре часа ее жизни.

— Я ее не видел, — поспешно проговорил он.

— Все двадцать четыре часа?

— Да.

— А когда вы ее видели в последний раз?

— В среду вечером.

— При каких обстоятельствах?

— Группа собралась обсудить предстоящее в конце недели выступление и репетиции в пятницу и субботу.

— Но пятница была вчера, — сказал Карлуш.

— Спасибо, что напомнили. В Одивелаше что один день, что другой — все одинаковы, — сказал он. — Но в среду мы поцапались, репетиций не было, ну и выступления, естественно, тоже.

— Из-за чего же вы поцапались?

— Творческие разногласия, — сказал он. — Тереза, клавишница… ее трахает один саксофонист, вот она и вбила себе в голову, что нам позарез нужен саксофонист. А я предложил…

— Не задвигать солистку? — встрял Карлуш.

Валентин повернулся ко мне — узнать мое мнение.

— Тут я вам не помощник, — сказал я. — Что было после «Пинк Флойд», мне неведомо.

— Насколько творческими были ваши разногласия? — поинтересовался Карлуш.

— Это ваш первый разумный вопрос, и на него вы сами в состоянии ответить.

— Ну а что такое Бруну, на чем он играет?

— На бас-гитаре.

— Были вы либо Бруну в каких-то отношениях с Катариной?

— Отношениях?

— Ну, трахали вы ее? — спросил Карлуш, на ходу усваивая непривычную лексику.

— У нас уговор — на работе всякие там шуры-муры запрещаются.

— Так что шансов у саксофониста было не много?

— Думаю, и без того у него их было кот наплакал.

— Ну а ваше собрание? Где оно происходило?

— В баре «Тока». Что в Байру-Алту.

— И после этого вы с ней не виделись — ни в четверг, ни в пятницу?

— Да.

— Вы в курсе, чем она занималась вчера?

— Полагаю, была в школе. Разве не так?

— А вы чем занимались?

— Сидел в Национальной библиотеке… весь день… до семи или половины восьмого.

Я дал ему визитку и попросил позвонить мне, если он что-нибудь вспомнит. Когда мы выходили, из кухни в коридор выглянула мать Валентина. Я вежливо попрощался с ней, но рядом с нами моментально очутился выросший как из-под земли «Клещ».

— Где был вчера Валентин? — спросил я.

— Дома его не было весь день и, считай, полночи, если не больше, — сказал он. — Часа в три появился.

Вид у женщины был мрачный, несмотря на яркую косметику, которую она только что наложила. Клещ, похоже, был бы рад, если б мы тут же на месте арестовали парня. Выйдя, мы прошли к раскалившейся от зноя машине. Я закурил, но после двух затяжек загасил сигарету.

— Он соврал, — сказал Карлуш. — Он с ней виделся.

— По-моему, стоит побеседовать с клавишницей, — сказал я, трогаясь.

— А что, обед нам не положен?

— Английский завтрак.

— Звучит не слишком обнадеживающе.

— Для вашего слуха. Вы же португалец.

— Мне говорили… — Он осекся.

— Что же именно вам говорили?

— Говорили, что вы были женаты на англичанке.

— На ваш взгляд, это имеет какое-то значение?

— Думаю… Я удивился, когда вы в разговоре упомянули «Пинк Флойд».

— В семидесятых я жил в Англии.

Он кивнул.

— Ну, и что еще вам говорили? — спросил я, удивленный: оказывается, мне за спиной перемывали косточки.

— Говорили, что вы… ну, не как все.

— Почему, по-вашему, вас ко мне прикомандировали? Не из желания ли согнать в одно место всех чудаков и тех, кто с приветом, и разом от них избавиться?

— И вовсе я не с приветом!

— А всего лишь зануда? Еще бы! Португалец, не принимающий участия в разговорах о бабах, машинах и футболе! Что после этого они должны были подумать о вас?

— Что я хороший спортсмен.

— У них и без вас сыгранная команда.

— Что у меня нет денег на машину.

— Нет, не в этом дело.

— Я работал в гараже, но разбираюсь только в старых неходовых моделях, таких как «альфа-ромео».

— Ну а как насчет баб?

— Подружки у меня нет.

— Вы голубой?

На этот вопрос он отреагировал так, словно я пырнул его ножом.

— Нет, — отвечал он, смертельно обиженный.

— Ну а если и были бы, тоже ведь небось мне не признались бы, правда?

— Но я не голубой!

— По-вашему, кто-нибудь из наших коллег-полицейских ведет подобные беседы?

Он отвернулся к окну.

— Вот почему они и соединили нас, — сказал я. — Оба мы здесь чужаки. И оба с приветом.

Суббота, 13 июня 199…

Телейраш, Лиссабон.

Португалия.

Мы пообедали bifanas, сандвичами с горячими ломтиками свинины, — эдакая англо-португальская разновидность обеда. Я постарался вернуть себе расположение Карлуша и развеять его обиду. Мы заказали кофе, и я безропотно отдал ему свой сахар. Он расспрашивал меня о жене, чего никто другой никогда не делал. Интересовался, каково это, быть женатым на англичанке.

— Вы имеете в виду, в чем было наше различие?

Он пожал плечами, словно сам не зная, что он имел в виду.

— Единственное, из-за чего мы ссорились, — это воспитание нашей дочери Оливии. Из-за этого между нами происходили настоящие баталии. И с моими родителями она из-за этого тоже воевала. Различие традиций. Вам должно быть известно, как с этим обстоит дело в Португалии.