Душа-потемки - Татьяна Степанова

– Я знаю, как и эту новую жертву, на кровати, – перебила Катя.

– На прилавке не хочешь? В отделе «Тысяча мелочей», у нее все лицо иголками и булавками было утыкано.

Катя вздрогнула: об этом Гущин не упоминал. Интересно, знает он про такие вот подробности?

– А Краузе не называла никаких фамилий? Может, она кого-то подозревала тогда? Она ведь знала всех, кто работал в универмаге? Понимаешь, этот убийца… ну, нынешний, и тот, прошлый… если только это не одно лицо… Они как-то сумели выбраться из наглухо закрытого, запечатанного здания, и охрана не среагировала. Ну, положим, тогда все эти датчики вневедомственной далеки от совершенства были, но сейчас-то там у вас сигнализация, наверное, самая современная?

– Нормальная сигнализация. Все, баста. Эту тему закрываем. Слышишь музыку? – Он поднялся.

В зале ресторана играл ансамбль.

– Все, танцуем медляк, – Марк подал ей руку. – Прошу, пани Катарина.

В зал они не пошли, а танцевали на летней веранде среди свечей-светляков, накрытых стеклянными колпаками, среди вздувавшихся от ветра занавесей, практически одни.

Где дождь, где сад – не различить…

– Надо же, как бьется, – Марк снова взял Катину ладонь и приложил слева к груди. – Редко со мной такое, практически никогда.

– Почитай свои стихи, – попросила Катя.

– Дрянь они.

– Все равно.

– Здесь и сейчас?

– Ага, – Катя положила в танце руки ему на плечи и заглянула в лицо.

– Ладно, – выражение его глаз изменилось, что-то дрогнуло там. – Сейчас… Погубила меня… да… погубила меня, братцы, раскрасавица-жена… Напоила меня, ведьма, хмельным зельем допьяна. И брожу я вместе с бесом, с ним, лукавым, сам не свой, по ухабистой и пыльной по московской мостовой. Задарю ее шелками, в ноги кину жемчуга. Только пусть она, голубка, приласкает дурака…

Катя сразу отстранилась. Все, игры заканчиваются, лирика… суровая проза начинается…

– Замечательные.

– Правда? Прямо сейчас сочинил.

– Так уж и прямо сейчас?

– Не веришь? Совсем, что ли, мне не веришь?

– Я верю. Только поздно уже, и я замерзла. Отвези меня домой.

– Намек понял.

В машине Катя наблюдала, как этот тип… этот гангстер-стихоплет что-то уж очень окрылился…

Еще чего захотел!

Что за вино он ей все подливал?

Огни, огни, огни…

– Приехали, доставка до квартиры, – Марк резко остановился у Катиного дома, вышел, решительный и порывистый, открыл дверь.

– На каком этаже живешь? На руках донесу до порога квартиры, а там делай что хочешь со мной.

Он наклонился, дыша алкоголем, и…

В руках Кати – маленький пистолет, она только что достала его из своей вечерней сумки. Да не заподозрит никто, что это всего лишь пистолет-зажигалка. Сюрприз!

– Марк, нам лучше закончить этот вечер друзьями.

Он смотрел на пистолет, на Катю.

Внезапно он расхохотался так громко и так заразительно, что…

– Ой, менты… ой, мамочка ты моя… ой, менты…

– Марк, это был чудесный вечер, правда, – у Кати у самой губы дрожали от сдерживаемого смеха. – Ну не надо, пожалуйста, не надо все портить, а?

– Ой, менты… Ладно, иди, провожу в подъезд до лифта. Там же темно. – Он двинулся вперед. – С пушкой на свидание… мама ты моя, куда же дальше… Иди, конвоируй, – он усмехнулся, – до лифта, а то там еще в обморок хлопнешься со страху, как в прошлый раз.

– И ничего не со страху. – Катя, поколебавшись, сунула пистолет-зажигалку обратно. И правда, что дурака разыгрывать? – И ничего не со страху. Просто этот ваш универмаг – жуткое место. Там, говорят, ваши сотрудники ни на минуту лишнюю вечером не задерживаются.

– И правильно делают, – ответил Марк, нажимая кнопку лифта. – Не черта им по ночам внутри делать. Все, до скорого, бэби!

Утром после грозы на асфальте – лужи. Влага испарялась под лучами не по-утреннему жаркого солнца.

Блики на лобовых стеклах проезжающих по Александровской улице машин – все утром спешат в центр, в офисы, на работу.

Вывеска «Замоскворецкий универмаг» едва различима, слабо серебрится, потому что, если глядеть прямо на фасад, солнце бьет прямо в лицо. И хочется лишь одного – либо сразу же отыскать спасительную тень, либо войти внутрь, в прохладу мощных кондиционеров.

– Вчера на солнцепеке к сорока градусам температура подошла, а сегодня, может, и больше…

– Такого жаркого лета что-то не припомню…

– Нет, в 72-м, когда торф под Москвой горел, и в восьмидесятом, когда Высоцкого хоронили, – такое же пекло стояло…

Прохожие… случайные прохожие… короткие реплики…

Без четверти девять к служебному входу в универмаг подошли кассирша и продавщица Наталья Слонова.

– Что, еще не открыто?

– Позвони, Хохлов там, он в начале девятого приходит, наверное, просто перестраховывается, оттого и дверь запер.

Наталья Слонова нажала кнопку звонка.

Нет ответа.

– Вон Вероника идет, сейчас спросим.

Подошла Вероника Петрова.

– Привет, а что вы тут, почему не заходите? Открытие через десять минут.

– Вот не открывают, позвони Алексею, что он там, в конце-то концов? – сказала Слонова.

– Не стану я ему звонить, – Вероника отвернулась.

– Что, так и не помирилась со вчерашнего? Да ну, какая ерунда… Позвони, долго нам тут загорать? Или дай я позвоню.

Вероника достала мобильный, нашла номер Алексея Хохлова и протянула телефон Слоновой.

В этот момент к остановке подъехал троллейбус, и из него вышли еще сотрудники универмага. Все столпились у служебного входа.

– В чем дело, почему не пускают?

Слонова стала звонить Хохлову. Гудки, гудки, гудки… Внезапно возле универмага остановился черный «Фольксваген» – это и была машина Хохлова, все ее отлично знали. Он сам, запыхавшийся, озабоченный, выскочил из машины.

– Привет, в чем дело?

– Это мы у тебя должны спросить, в чем дело? Все закрыто!

– Я опоздал, такие пробки чудовищные, сейчас, сейчас. – Хохлов быстро открыл ключом дверь служебного входа, глянул на часы – всего две минуты до последнего предела «контрольного времени», согласованного с пультом охраны. – Женщины, пропустите меня, не толпитесь, я сейчас позвоню на пульт.

Он скрылся за дверью. Все собравшиеся терпеливо ждали – таковы правила. Наталья Слонова сунула мобильный Веронике. Заглянула ей в лицо.