Беги, хватай, целуй - Эми Сон

– Действие происходит в Эстонии, – сказала Мей.

Вот здорово. Кино о наркоманах из Восточной Европы.

– А актерам оплачивают билеты на самолет? – спросила я.

– Зачем тебе нужны билеты на самолет?

– Разве вы не сказали, что фильм снимается в Эстонии?

Выяснилось, что не в Эстонии, а у нас в США, в Астории.

Я слегка приуныла. Но тут же постаралась взять себя в руки. Место не так важно. Главное – люди, с которыми предстоит работать.

– Кто режиссер? – с оптимизмом спросила я.

– Один мужик по имени Эд Пуччи. Это тот самый, который спустился на парашюте на стадион «Шей» во время чемпионата США по бейсболу тысяча девятьсот восемьдесят шестого года.

Остатки моей веры в этот проект улетучились, как дым.

Мне досталась роль Эйлин, вдовы одного из братьев. В пробном эпизоде я должна была горько жаловаться своему другу на угрызения совести по поводу того, что не смогла удержать мужа от передозировки. Первые несколько строк получились неплохо, но, столкнувшись с ремаркой: «Эйлин теряет самообладание и разражается истерическими рыданиями», я пришла в замешательство. Мне всегда было трудно выдавить из себя слезы. В жизни мне это иногда удается, на сцене – почти никогда.

Вечером накануне прослушивания я сидела на кровати, вновь переживая все свои неудачные любовные истории, бойкот одноклассников в шестом классе, публичное унижение, упущенные возможности и кризис в семье. Но, припоминая эти мини-трагедии, я пришла к выводу, что в ретроспективе ни одна из них не стоит моих слез. Вместо того чтобы начать рыдать, я просто пожалела себя.

И тут я вспомнила одно место из учебника по актерскому мастерству: Лоуренс Оливье заставлял себя плакать, думая о маленьких пушистых горностаях на Аляске. Охотники обычно ловили горностаев с помощью рассыпанной на снегу соли, и когда бедные малыши наклонялись, чтобы слизнуть соль, их язычки прилипали, и охотники убивали зверьков. Я пыталась представить себе их прелестные маленькие язычки, прилипшие к холодному колючему снегу, и охотников, забивающих горностаев острогами насмерть, но и это не помогало. Эта история на меня подействовала, но не так уж сильно. Поэтому я решила действовать по обстановке. Вжиться в чувства героини в надежде, что слезы придут сами собой.

Придя в кастинг-студию, я уселась в приемной в кресло и закрыла глаза. Я стала уже расслабляться, как вдруг услыхала тихие рыдания. Я открыла глаза. Девушка, сидевшая недалеко от меня, проговаривала текст своей роли, и по ее щекам в изобилии скатывались настоящие сверкающие слезинки. Она застенчиво мне улыбнулась, словно стыдясь, что выставляет свои чувства напоказ. Я со злостью посмотрела на нее, а потом вышла режиссер по кастингу со словами:

– Ариэль? Мы готовы тебя прослушать.

Она отвела меня по извилистому коридору в комнату для прослушивания. За столом сидел гигант, ростом около шести с половиной футов, с широким суровым лицом.

– Я – Эд Пуччи, – представился он.

Мы обменялись рукопожатием, причем режиссер едва не сломал мне пальцы.

Я уселась в кресло напротив. Он произнес высоким, как у женщины, голосом первую реплику эпизода:

– Все в порядке, Эйлин. В этом нет твоей вины.

– Есть, есть! – закричала я. – Гэри не умер бы, если бы не я!

– Это неправда, и ты сама это знаешь. Ты ничего не могла изменить.

Заглянув в сценарий, я прочла: «Эйлин теряет самообладание и разражается истерическими рыданиями». Я попыталась представить себе крошек-горностаев, прилипших к айсбергу, но вместо этого перед моим мысленным взором появилась огромная медвежья фигура Эда Пуччи, рухнувшая на поле стадиона «Шей». Вместо того чтобы заплакать, я хмыкнула, но быстро стерла с лица ухмылку в надежде, что он примет ее за нервный тик, опустила голову и затрясла плечами, изображая рыдания.

Очевидно, мой трюк не сработал, потому что, когда я закончила, режиссер сказал:

– Хорошо. Но я бы все-таки хотел видеть твои слезы. Эйлин очень тяжело. Она чувствует себя в ответе за смерть Гэри.

– Понятно.

– Все в порядке, Эйлин, – сказал он. – В этом нет твоей вины.

На этот раз, дойдя до места со слезами, я попыталась представить, как отца, маму и брата зарубает насмерть маньяк. Но каждый раз, начав всхлипывать, я ловила себя на мысли о том, до чего обидно не суметь расплакаться на пробе, и рыдания мои сходили на нет.

Я завершила пробу с сухими глазами, и Эд поблагодарил меня с таким выражением лица, которое ясно говорило, что у меня нет никаких шансов получить роль. Я прошла через приемную мимо штатной городской плакальщицы, вышла из здания и направилась к автобусному терминалу Портового управления, чтобы на метро вернуться на работу. Перед закусочной «Бургер Кинг» на Восьмой авеню дрались двое недоумков, а еще один парень громко орал на кого-то по телефону. На какое-то мгновение мне захотелось послать все к чертям. Но потом орущий парень вышел из таксофонной будки, а я вошла туда, чтобы проверить свой автоответчик.

В понедельник вечером, представив на рассмотрение очередную колонку, я получила от Тернера по электронной почте послание: «Мне понравилось, но Стив считает, что на сегодняшний день эта тема – самая неудачная. Он говорит, что ты можешь изредка высовывать голову из будуара, если только это не войдет у тебя в привычку. Будем считать, что ты до поры до времени исчерпала актерскую тему. По крайней мере, еще несколько месяцев можно ее не затрагивать».

Как будто этого одного было мало, так еще в день выхода колонки папа оставил сообщение на автоответчике: «Мне понравилось! Нет, правда! Я позвонил маме и прочитал ей статью по телефону! Потом сделал десять копий и разослал всем родственникам. Я так рад, что ты наконец написала что-то, что можно им показать!»

Я вздрогнула, стерла сообщение и повесила трубку. Если отец счастлив моим сочинительством, значит, дело плохо. Моих читателей интересовала только одна вещь – и отнюдь не моя актерская карьера. Пора было снова начинать охоту. Пришло время в поте лица заняться любовными трудами.

Господь, должно быть, услыхал мои молитвы, потому что, придя как-то вечером с работы домой, я нашла в почтовом ящике письмо от Фей. Поднявшись к себе, я разорвала конверт:

«Дорогая Ариэль!

Проработав агентом тридцать лет, я решила выйти на пенсию. Приятно было с тобой работать. Желаю тебе в жизни всего самого наилучшего.

С любовью, Фей Гласс

P. S. Твой контракт с нашим агентством расторгнут, и ты вольна искать другое представительство».

Поначалу я маленько расстроилась, но вскоре испытала странное чувство облегчения. За пять с половиной месяцев проб меня утвердили лишь на одну роль – в порношоу, рядящемся под рок-мюзикл. С точки зрения статистики это не было самым плохим достижением, но, безусловно, и не самым хорошим. Может, письмо Фей несет в себе благословение? Мне никогда не придется снова идти по вызову, как проститутке, не придется запоминать слова роли, плакать на пробе или быть дублером. Похоже, я уже никогда не стану «королевой всех средств массовой информации», но, с другой стороны, титул королевы хотя бы одного из этих средств – тоже не так уж плохо. Переодевшись в короткую юбку и туфли на платформе, я отправилась на метро на встречу с Сарой в бар «Нейкл».