Зайчики на стене - Аркадий Тимофеевич Аверченко

class="p1">Гимназист справа (задорно). — Будьте вежливее с дамами, милостивый государь!..

Мастеровой (сзади, иронически). — Вы бы, барчук, молоко мамашино на губках обтерли…

Соседка слева (не расслышавши). — Какой мамаши? Что вы меня навязываете в мамаши каждому мальчишке!

Гимназист. — Я не мальчишка и, вообще, прошу вас…

Соседка слева. — Кондуктор, кондуктор, меня здесь оскорбляют!..

Брит. госп. (указывая на желчного). — Кондуктор! Убери этого человека, он грубит пассажирам…

Желчн. госп. — А зачем он привязался ко мне! Вишь ты, костюм у моего соседа плох! Тоже, птица важная!..

Гимназист (нос у него покраснел и на глазах видны слезы). — Кондуктор, будьте свидетелем, эта дама назвала меня мальчишкой!

Брит, госп. — А вот этот сказал, что у меня галстук дурацкий…

Кондукт. — Не кричите все зараз, господа. Вас много, а я один! (к брит. госп.). Он вас оскорбил?

Желчн. госп. — Нет, не я его, а он меня! Па — аз — вольте!! Он говорит…

Кондукт. — Пожалуйте с конки. Здесь нельзя безобразить…

Брит, госп. — С какой стати! Вот еще…

Дама слева. — И вот этого мастерового, кстати, уберите! Он грубит. Пьян, кажется…

Мастеровой. — Не на твои деньги напился…

(Страшный шум. Конка посредине пути останавливается. Больше всех кричат: бритый господин, желчный, дама слева, гимназист и мастеровой. Плохо одетый господин прижался в угол и молча пугливо озирается. Слышны возгласы остальных, желающих двинуться дальше: — Городовой! Городовой!.. Медленно подходит городовой. Он лениво обводит глазами пассажиров и с апатией на деревянном лице спрашивает):

— Ну чего тут еще не поладили? Ты, рыжий, чего руками размахался?! Не птица — не полетишь!

Дама. — Вот его возьмите!

Мастеровой, — Меня — а? Ловка больно!

Городовой. — Ты чего же это? Вот я те шею как наглажу!..

Мастеровой. — Да что же я, господин городовой! А как эти, будем говорить, гимназисты…

Гимназист. — А я — то при чем!

Городовой. — Так как же это вы, молодой человек, а?..

Гимназист (гордо). — Прежде всего, представителю отживающего полицейско — бюрократического режима я никаких показаний давать не намерен. Но для истины должен сказать, что эта дама оскорбила меня неуместным прозвищем мальчишки…

Дама. — А зачем же вы…

Гимназист. — Я за вас заступился! Этот господин кричал вам на ухо…

Брит. госп. — Да как же не кричать, если вот этот говорит мне, что у меня галстук дурацкий…

Желчн. госп. — Потому и сказал, что вы позволили себе отозваться невежливо о костюме этого вон человека (указывает на плохо одет, господина).

Плохо одет. госп. (конфузливо, робко). — Я что же… Я ничего не имею…

Городовой (до сих пор тупо выслушивающий претензии, оживляется и устремляет строгий взгляд на плохо одет, госп.). — Это ты что же! А? Безобразить? Да я тебя!!. Пошел вон с конки!

Плохо одет, госп. — Господа! Милостивые государи! За что же я — то…

Городовой. — Но — но — но! Поговори еще! Проваливай!

Кондуктор. — Так его, так! Смуты только из — за него! (выпроваживает, вместе с городовым).

Желчн. госп. (глядя вслед удаляющемуся плохо одет, госп.) — А у него, знаете ли, в самом деле, что — то подозрительное в лице…

Брит. госп. (дружелюбно). — Ну, не я ли это первый заметил!..

Дама слева. — Такому и в карман залезть — плевое дело!

Мастеровой. — Обломать бы ему бока, знал бы тогда (к гимназисту). Дозвольте папироску!..

Гимназист. — Сделайте одолжение! Вы эс — эр или эс — дек?..

КОСА НА КАМЕНЬ

I

Репортер Шмурыгин вышел из редакции в крайне угнетенном состоянии духа. Удручала его проборка, заданная редактором за доставление несвежего материала.

Последнюю остроту редактора он находил даже пошлой:

— Если вы думаете, что всякая дичь должна быть несвежей, то жестоко ошибаетесь. Тем более что ваши утки большей частью доморощенные.

— Это ты кому говоришь! — шептал, идя по улице, пасмурный репортер. — Ты говоришь, волосатый черт, представителю прессы! За это теперь и ответить можно…

Потом он стал мечтать:

— Хорошо бы, если бы этот дом вдруг моментально провалился! Эффектная вещь. Строк на сто. Или какой— нибудь автомобиль, чтобы с размаху въехал в зеркальное стекло кондитерской. Воображаю, как позеленел бы Абзацов! А то он всюду со своим длинным носом первый поспеет.

С житейских событий он перешел на политические.

— Хорошо бы депутатов стравить на драку… Потом — впечатлений, интервью, показаний очевидцев — рублей на сорок. Пойти разве и сказать одному правому депутату, что другой правый депутат назвал его идиотом. Тот ему задаст за идиота! Разве можно так оскорблять парламентского деятеля?! Да что толку… Потасовки — то ведь я не увижу. Ну, времена! Хотя бы на самоубийство какое, самое паршивое, наскочить.

И вслед за этой мыслью репортер вздрогнул, будто пронизанный электрической искрой…

Он увидел себя на пустынном мосту через Фонтанку, куда завели его сладостные грезы о несбыточном, и увидел не только себя, но и другого человека, свесившегося через перила моста и якобы любовавшегося гаснущим закатом.

— Э! — сказал самому себе Шмурыгин, — зачем бы этому фрукту торчать здесь без дела и любоваться черт знает на что. Ясно, что парень ждет удобной минуты, чтобы, — он не был бы репортером, если бы не сказал этой фразы, — чтобы покончить все расчеты с жизнью.

У него ни на минуту не явилось мысли удержать предполагаемого утопленника от самоубийства. Человек в нем спал беспробудно. Проснулся репортер, настойчивый, любопытный и хладнокровный.

— Может быть, черти унесут меня отсюда. Но сам я ни за что не отойду от этого моста. Покажу я им, какая у меня дичь бывает. Сам, напишу, видел. Восторг, что такое!!

И он, как ворон у падали, стал кружиться около моста.

II

Молодой человек не замечал ничего, что делалось вокруг него.

Репортер ясно видел, как он, стоя все в той же позе, судорожно цеплялся пальцами за верхушку перил, что — то бормотал про себя и, нахмурив брови, упорно, сосредоточенно смотрел на плескавшуюся под ним влагу.

— Тоже не легко бедняге решиться, — проснулся на секунду в Шмурыгине человек, но репортер внутренно показал человеку кулак, и тот спрятался.

— И чего тянуть волынку. Не понимаю! — сказал репортер.

Так, в томительном ожидании, с одной стороны, и бормотании с нахмуренным страдальческим взглядом, обращенным на воду, — с другой, прошло полчаса.

Шмурыгину так надоело нудное ожидание, что он решил помочь событиям.

Подойдя к перилам и тоже облокотясь на них, Шмурыгин стал беззаботно смотреть вдаль.

Потом покосился на соседа и непринужденно сказал:

— Каков закатец — то, а?

— Чтобы черт побрал этот закатец. Меня бы это вовсе не огорчило! — ответил угрюмо молодой человек.

— Ага! Меланхолия! — торжествующе