Макс Сагал. Контакт - Ник Никсон

Воцарилась тишина. Все ожидали решения капитана.

— Артист, отбой, — спокойным тоном озвучил он.

* * *

На берегу у самой кромки льда Паша развернул любительский телескоп. Ночь выдалась ясная, небо щедро выставило на показ все припасенные сокровища.

Позади Паши над берегом нависал обрывистый склон. Осенняя стужа и привычное в этих местах резкое похолодание слепили на нем замысловатые ледяные скульптуры.

— Если ищешь инопланетян, смотреть надо вниз, — сказал Сагал.

Паша от неожиданности подпрыгнул.

— Оу, как вы меня напугали.

— Я старался.

Паша наклонился, почесал за Дау ухом. Пес испытал неподдельный восторг, завилял хвостом. Сагал заревновал.

— Откуда вы узнали, что я здесь?

— Моя ищейка только на вид бесполезная.

— А-а. Дау, хоррроший пес.

Сагал внимательно осмотрел телескоп. Любительский экземпляр, вполне пригодный для наблюдения планет и недалеких туманностей.

В детстве отец возил Сагала в подмосковную обсерваторию. Там был огромный телескоп, похожий на одутловатого стального гиганта. Когда махина со скрежетом двигалась, у Сагала замирало сердце. Пока местные ученые головы заискивали перед дорогим гостем, Макс вместе с оператором Вадиком (забавный был парень, много интересного рассказал), рассматривал планеты и галактики. Макс был в полном восторге от Водоворота, галактики, похожей на закручивающуюся водяную воронку. Только вместо воды в ней крутятся далекие миры, сказал тогда Вадик. Галактики Боде и Сигара напоминали теннисный мяч и ракетку, которыми играл великий вселенский разум. Когда возвращались домой, отец спросил, понравилось ли ему, на что Макс твердо ответил — нет. Только так, в ущерб себе, он мог досадить ему. Больше отец ни разу не брал его с собой.

— Год на него облизывался. Половину зарплаты откладывал. А вы когда-нибудь смотрели на звезды в телескоп?

— Предпочитаю нижние слои атмосферы.

— А я обожаю звезды, — Паша задрал голову, помолчал. — В отличие от нас, они не спешат жить.

— Они не очень-то и живые.

— Мне кажется, в них больше жизни, чем во многих из нас, — Паша обернулся в сторону лагеря. — По крайней мере они не калечат друг друга ради забавы.

— Страсть к насилию — такой же инстинкт, как и половое влечение. Осуждаешь первое, осуждай и второе.

— Если человек бьет другого — место ему в тюрьме. И дело тут не в инстинктах. Всегда есть иной способ решить проблему.

— Скажи это капитану. Он родину спасает.

Паша впервые посмотрел на Сагала без толики заискивания, как на обычного живого человека. Стены его самодельного мирка дали трещину и теперь шатались от легкого дуновения ветерка.

— Тот мальчик не виноват, что из-за взрослых оказался здесь. Его обманули, и он не знает, как себя правильно вести. Ему помочь надо.

— Тогда почему не помогаешь?

Паша опустил взгляд, пнул камень. Тот, разбивая тишину, вылетел на лед, прокатился с метр и затих мертвецом.

— Что я могу…

Сагал подошел к нему, вгляделся в щенячьи глаза. В темноте они напоминали колодцы, полные слез.

— А Таня смогла.

— Танька? — Пашины глаза увеличились в диаметре до размера объектива телескопа. — Что с ней?

Сагал рассказал.

— Девушку послушали, конечно, — Если бы не скудное освещение, на лице Паши была бы заметна стыдливая краснота. Какой же он предсказуемый.

Как и все люди.

Паша жестом пригласил Сагала к телескопу.

В окуляре сияла внушительных размеров звезда. Яркий красный центр постепенно расплывался к границам. Звезду окружали мелкие белые и голубоватые соседи.

— Мю Цефея, красный сверхгигант, — с гордостью пояснил Паша.

— Другое название — гранатовая звезда Гершеля.

— Откуда вы знаете? — удивился парень.

— Слыхал где-то.

— Звезда умирает и скоро взорвется. Надеюсь не пропустить этот момент.

— Она может взорваться и через миллион лет. Сомневаюсь, что твой приборчик столько прослужит.

— Ради такого зрелища стоит рискнуть временем. Представляете, звезда переродится, из ее останков появятся планеты, а потом и жизнь на них. Смерть породит жизнь. Это удивительно, не находите?

— Не настолько, как корабль пришельцев над небом Байкала. Кстати, чуть не забыл, я пришел вернуть тебе это.

Сагал передал ему дрон. Паша повертел его в руках. Две ножки из четырех отсутствовали, на двух других не хватало пластиковых лопастей.

— Посадка оказалась сложней взлета.

Паша безразлично швырнул дрон на камни.

— А можно вопрос?

— Валяй.

— Вас не смущает, что все так… — подбирая слова, он неловко жестикулировал. — Реалистично?

— Хм. А фокус с распиливанием девушки реалистично выглядит?

— Даже ребенок знает, что человека нельзя распилить, не убив при этом. Тут совсем другое. Этот шар в небе, трупы, похищения, чип в шее… как-то слишком сложно для подделки.

— Ты ошибаешься. Двести лет назад фокус с распиливанием делался настолько небрежно, что сейчас любой ребенок заметил бы подвох. А те неискушенные зрители падали в обморок от ужаса. Со временем публика стала опытней, наблюдательней. Фокусники, чтобы не умереть с голоду, усложняли трюк и учились лучше отвлекать внимание, а это самое главное в хорошей иллюзии.

Паша цокнул, обведя взглядом окрестности.

— Значит мы искушенные зрители, а нас дурачит фокусник.

— Искусный фокусник, — поправил Сагал.

— Какой смысл? Ради чего это представление?

Если бы Сагал знал…

Мотив любого фокусника — заработок денег путем привлечения толпы. В чем мотив мистификатора? Слава и деньги? Не похоже на то.

— Я не знаю.

— Не думал услышать такое от вас.

Они помолчали.

Дау сидел на коробке от телескопа, его голова, как затухающий маятник, постепенно опускалась. Набегался за день, бедолага.

— И все же, — нарушил тишину Паша. — Если пришельцы реальны, какое доказательство точно убедит вас?

— Такого не будет.

Паша расплылся в улыбке.

— Вот это по-вашему. Никакой им пощады.

Сагал вспомнил о рисунке трещинами на льду. Уверен ли он, что рисунок действительно существует, или это плод его фантазии? Кто-то в одном и том же скоплении облаков разглядит лицо человека, другой — животное, третий — фрукт или лик божий. Значит ли это, что водяной пар, из которого состоят облака, намеренно кучкуется в знакомые людям формы? Очевидно, образы не в облаках, а в головах людей. Мозг ищет соответствие в памяти всему, что видит. Просто передать разуму: «Я вижу несусветную бесформенную хрень» — нельзя.