«Крыша» для Насти - Фридрих Незнанский

Звал ли он ее к себе? Нет, оказывается, сама прибежала. Захотела, видать, чтоб любовничек помял ее немного, чем он с удовольствием и занялся, наплевав на свои служебные обязанности.

Между прочим, напарник тоже показал, что приход буфетчицы был и для него неожиданностью. Обычно Игорь сообщал ему, что, мол, сейчас Анька заявится, и он маленько с ней… того… Кто ж станет возражать, когда работа скучная, даже по-своему выматывающая? Держать внимание в постоянном напряжении непросто. Оттого они и подменяют друг друга. А тут как раз отдыхал он, Борис Добров, так что с него и взятки гладки. Даже сам начальник службы безопасности, уж на что суровый служака, и тот к Борису никаких претензий не предъявил. Каждый должен лично отвечать за свои проступки. Игорь попался, вот и неси наказание.

А что с ним собирались сделать? Да уволить к чертовой матери, когда следствие потеряет к нему интерес. Ну а в то, что Игорь мог быть замешан как-то в покушении, в службе охраны никто не верил. Всем известно, что парень он хоть и недалекий, но честный. И убить своего шефа не способен ни за какие бабки.

Но вот Анька? Про нее так твердо сказать нельзя. Может, у нее и была какая цель. Или у того, кто ее подговорил отвлечь Свиридова от экранов хотя бы на минутку.

Однако на что рассчитывали убийцы? Что запись ничего не покажет? Глупо. Машина шефа стоит обычно как раз под камерой, наблюдай не наблюдай, это всем известно. Значит, маскировка здесь ни при чем. Надо было просто поставить заряд, но сделать это так, чтоб никто не обратил внимания. А за все дальнейшее убийцы, вероятно, уже не беспокоились.

Такой вывод сделал для себя Поремский. И следующее происшествие, где были убиты, причем высокопрофессионально, оба возможных свидетеля, особенно Терехова, которая так ведь и не дала правдивых показаний, указало на то, что и убийцы поняли: они все же совершили ошибку, засветившись на видеопленке. Другого мнения по данному поводу и быть не могло.

И еще у него все время вертелась в голове мысль, мельком высказанная Турецким. Причем так, что сказать-то сказал, но и сам не обратил на сказанное внимания. Или это так могло только показаться, поскольку Александр Борисович никаких, даже мелких, своих соображений, выданных на бегу, не забывал. Но вот больше речи на эту тему у них не заходило. Может, и забыл. Суть же состояла в том, что очередь теперь за последним из этой всесильной когда-то троицы. Стало быть, за Коротковым, который, по слухам, сидел теперь на своей даче — или как он называл этот собственный замок, выстроенный в районе поселка Успенское, что на Рублевском шоссе? — и, по мнению одних, писал мемуары, а по соображениям других, напротив, активно готовился к очередным думским выборам и с этой целью разъезжал по ближайшим к Подмосковью областям, обещая всем будущим своим избирателям навести наконец желанный порядок. Не вышло, мол, в стране, так хоть постараемся в одном, отдельно взятом регионе.

Но при всей его возможной занятости, а также с учетом его возраста — все-таки совсем близко уже к семидесяти годам подошел, демонстрируя при этом свою кипучую энергию, — он один теперь знал, кому они втроем в свое время могли перебежать дорогу. Ведь если взять за основу соображение о том, что убийцей мог быть профи высокого класса, то и искать его следовало в первую очередь именно в спецслужбах.

Опять же, с другой стороны, и профи этот никак не был одиночкой, стремившимся за что-то наказать своих недругов, коими являлись — ни много ни мало — трое высших руководителей госбезопасности. Этот человек в сером плаще, видно, был уверен в своей неуязвимости, потому и действовал, можно сказать, без всякого стеснения. А его плащ да бейсболку, включая даже и хромоту, серьезной маскировкой назвать было нельзя. Возможно, он и сам это понял, когда устранил двоих вероятных свидетелей. Как безжалостно выстрелил перед этим в жену Порубова, если та действительно его узнала. А этот факт, между прочим, говорил еще и о том, что убийцу можно разыскать в прошлом той же Анастасии Копыловой. Уж, во всяком случае, Николай Алексеевич, всемогущий еще относительно недавно начальник Службы безопасности президента страны, вполне мог знать, откуда растут ноги.

И Поремский поспешил воспользоваться подсказкой Турецкого, чтобы встретиться с Коротковым.

Это оказалось не так просто. В администрации нового президента адрес и телефоны Короткова были, разумеется, известны, но никто, даже на уровне заместителей главы, «не располагал» такими сведениями. То же самое ему с иронической вежливостью ответили и в ФСБ. Оставался последний шанс — позвонить Меркулову, уж для его-то окружения этот вопрос секрета не представлял.

Константин Дмитриевич выслушал Владимира, спросил, чем вызвано его желание встретиться с Коротковым, и попросил перезвонить ему через пятнадцать минут. И когда он перезвонил, спокойно продиктовал Владимиру городской и дачный телефоны отставного генерала.

Владимир немедленно позвонил на дачу, в Успенское, и Николай Алексеевич сам взял трубку.

Долго представляться не пришлось, Поремскому показалось, что генерал уже был в курсе его визита и даже обрадовался звонку. Слабым голосом больного человека, простуженного, во всяком случае, он выразил согласие встретиться для разговора с господином следователем Генеральной прокуратуры и, больше того, надеялся, что встреча состоится в самые ближайшие часы, ему есть что сказать следствию по поводу гибели бывших своих коллег-сослуживцев. И он очень надеется, что уважаемый Владимир Дмитриевич — вот даже как! — примет во внимание его болезненное состояние и не задержится со своим визитом к нему в Успенское.

Потом Коротков продиктовал свой адрес по-прежнему слабым голосом, но очень точно «нарисовал», как к нему ехать, и попросил передать его привет и добрые пожелания Константину Дмитриевичу Меркулову.

Последнее было несколько неожиданно для Поремского, но он вдруг понял, зачем Меркулов расспрашивал его, прежде чем дать номера телефонов. А те пятнадцать минут, что Владимир ждал, потребовались ему самому, чтобы договориться с генералом и представить своего старшего следователя. Вот почему Коротков и назвал его по имени-отчеству, хотя Владимир помнил, что представился только по фамилии…

«Дача», как ее действительно называл Коротков, была выстроена в чудовищном стиле первых «новых русских», неожиданно ощутивших безграничную власть своих неправедных денег. Тут все было — и прибалтийская черепица, и испанские башенки, и старинные российские шатровые крыши, и опоясывающая нелепое здание из красного кирпича стеклянная галерея, и даже эркеры в ней. То есть полный сумбур, претендующий на богатую величественность хозяина-нувориша.

«Да, — подумал, подъезжая к высокой и тоже кирпичной ограде, Владимир, — „высоким“ вкусом тут и близко не пахнет. Интересно, а как же он здесь сочиняет мемуары? Сам пишет или кто-то за него пашет? Наверняка холуи работают… Раньше они, эти люди, назывались литзаписчиками, хоть честно писали в выходных данных — „литературная запись такого-то“. То есть титульные авторы как бы не претендовали тем самым на высокое звание писателя. Но теперь, когда все вопросы решают только деньги, а боязнь, что тебя засмеют как самозванца, тоже в этой связи отпала, этих „писателей“ объявилась тьма-тьмущая — тут тебе и молодые банкиры, и генералы в отставке, и беглые „бизнесмены“. Спасу нет от „инженеров человеческих душ“, имеющих, оказывается, опыт, которым они, так уж и быть, согласны поделиться с нынешним „массовым“ читателем…