Игра навылет - Анна и Петр Владимирские

— Расскажи про страну, — просила Вера.

— Зимой Андорра — рай для любителей горнолыжного спорта, — автоматически повторял Андрей фразу из путеводителя, думая о чем-то своем.

— Тогда почему мы здесь летом? — шутила его подруга.

— Так мы же здесь не из-за этого, — улыбался он. — Не из-за лыж, в смысле.

И уже осмысленно продолжал: андоррцы не платят почти никаких налогов, здесь нет пошлин на многие товары, зато из соседних Франции и Испании люди приезжают на один день, чтобы сделать выгодные покупки. А с Двинятиным однажды, много лет назад, произошла в Андорре смешная история. Советский Союз уже распался, но паспорта у его бывших граждан оставались еще старые. Пограничники, позевывая, проверили его документы и вдруг оживились. Продайте нам ваш паспорт, говорят. Это еще зачем, изумился Двинятин. Да у вас ведь паспорт страны, которой не существует на свете, ответили ему. Это же раритет!

Вера смотрела вокруг и говорила, что окрестности напоминают ей Грузию. Ну да, отвечал Андрей, только местные жители совершенно не воинственны. У них даже армии нет… И преступности — почти. В столице есть камера предварительного заключения, а наказание осужденные отбывают во Франции или в Испании.

— Хочу совершить какое-нибудь преступление. А потом посидеть немножко во Франции и еще немножко в Испании, — хитро сощурилась Вера.

— Ах так! В таком случае мне придется заняться твоим воспитанием! Нельзя нарушать правопорядок! — говорил он и сам тут же принимался нарушать: целовал ее. А она закидывала руки за его загорелую шею, и они тонули в траве.

Трава почему-то вовсе не мешала любви, даже наоборот, все подсвеченные солнцем нежные травинки, бархатные соцветия и зеленые стебли бесстыдно подмигивали: ну? В жаре поцелуя, как сахар в кипятке, быстро растворилась осторожность, остатки приличий утонули в море желания. Поцелуй длился, длился и дошел уже до края, за которым… Он вопросительно погладил ее по спине. Она тонким пальчиком нарисовала ответ на его джинсовом бедре. И запульсировал ритм, вначале осторожно, затем смелее, будто и не отсутствовал вовсе, а сидел в каждом из них, где-то в груди и животе, и ждал своего часа. Дыхание учащалось, крещендо послушно нарастало, и вместе с ним разливалась уверенность: это и есть сама жизнь, ее горячий пульсирующий смысл. А проблемы и работа, расследования и угрозы, люди и звери — это мелочи. Пустяки, едва видимые крохотные точки где-то очень далеко в космическом пространстве…

У обоих было чувство праздника. Короткий совместный отпуск в Андорре подарил им самое главное: беззаботность и ощущение нежной близости. Эти несколько дней стали для них словно медовым месяцем. Гостиницу окутывала атмосфера чарующего сонного покоя. В ней пекли невероятно вкусные булочки с маком, орехами и изюмом, и запах свежей сдобы пропитал все помещения. Днем подавали сытный деревенский обед: густой фасолевый суп, на второе был гуляш с грибами и овощами или та самая «ла париллада». А на десерт полагался дивный ежевичный пирог со сливками, над которым явно колдовал гениальный кондитер. Домашняя ветчина и сыр, слоеные пироги с сочной мясной начинкой, ягодные корзиночки и пудинги тоже могли покорить любого гурмана.

Один раз они устроили себе «выходной день» и отправились прогуляться по столице, Андорра-ла-Велья. Вера проголодалась, и Андрей завел ее в первый попавшийся ресторан, оказавшийся итальянским.

— Но я не люблю пиццу, — сказала Вера, листая меню.

Андрей ответил, что в итальянской кухне, кроме пиццы, еще сотня разных блюд и что она ведь давно хотела попробовать такое вкусное, слоеное, как оно называется… А, конечно, помню, мясное, мы его с тобой в Крыму пробовали. Вот только название выскочило из головы… Сейчас, подожди минутку, вспомню…

— Кажется, это блюдо начинается на букву «п», — неуверенно предположил Андрей.

— Хм… Да, пожалуй, — сказала Вера. — На «п»? Они поискали в меню, но не разобрались.

— Ты сумеешь объяснить официанту, чего мы хотим?

— Попробую. — Двинятин подозвал молодого человека и что-то ему сказал по-английски. Оказалось, тот чуть-чуть знает русский язык, потому что здесь бывает много русских туристов.

— Вы хотите песто? — спросил официант.

— Нет.

— Пицца?

— Да нет же! Никакой пиццы.

— Тогда памадазис?

— Нет, не то…

Официант исчез и через минуту привел шеф-повара. Они хором взялись перечислять все блюда на букву «п».

— Полента? Панна котта? Паиль? Пассата?

Когда они назвали все, что было в ассортименте, шеф вспомнил еще несколько кушаний: их в данный момент нет, но приготовить можно.

— Пенне? Паштет? Панино с цукини?

Несмотря на старания повара и официанта, мужчина и женщина отрицательно мотали головами. Им уже становилось неловко. Но ресторанные работники непременно желали угодить капризной парочке.

— Пектен, в конце концов?! — На лбу шефа выступила испарина. Он достал из фартучного кармана большой клетчатый носовой платок и вытер лицо.

Неожиданному развлечению обрадовались другие посетители ресторана. Те, кто с интересом наблюдал за сценой, увидели, как женщина устроила пантомиму, раскатывая в воздухе воображаемое тесто и укладывая его слоями.

— Понимаете, это такое, очень вкусное… Что-то вроде слоеной запеканки или плоских тонких коржей… Из мягкого теста, а между ними мясной фарш.

— Аааааа!!! Лазанья? — воскликнул шеф-повар.

— Да! Да! Конечно, лазанья! — обрадовалась Вера.

— О! Боже мой! — схватился за голову официант. — Блюдо на «п»! С чего вы взяли, что лазанья — это еда на букву «п»?! Покажите мне в этом слове хоть одно «п»!

Андрей и Вера посмотрели друг на друга… и захохотали так, что другие едоки невольно улыбнулись.

— Ой! Не могу! — Вера заливалась слезами от смеха. Ей вторил Андрей:

— Лазанья оказалась на букву «п»! Откуда там взялось это «п»?!

Лазанью им, конечно же, принесли. Они очень повеселились в этот день, и Вера даже почти забыла свои грустные мысли.

В другие дни она не мешала Андрею работать. Даже помогала заниматься туберкулинизацией бычков, то есть записывала результаты сделанных им туберкулиновых проб. Он посматривал на ее нежный профиль и думал в сотый, наверное, раз о том, как ему повезло. Внимал ее голосу, будто впервые слышал.

Она забавно называла цвета: не «синий», «серый» или «бордовый», а говорила: «цвет морской волны», «мокрого асфальта» или «пьяной вишни». Могла сказать: «Снег пахнет арбузом». Причем в таком восприятии цвета и запаха не было ни капли манерности.

Ее поражали горы, их несоразмерность человеку. Она говорила: они несопоставимы с нами, маленькими. Примерно как одна буковка — с целой библиотекой. К этим кручам идешь, идешь — а они все так же далеки. Горизонт есть, но горизонт вздыбленный, взбесившийся. И вершины просто неправдоподобно высоки. Поднимаешь голову, задираешь ее все выше, а нужно еще выше, и кажется, эта стена сейчас на тебя упадет… Особенно пугают нависшие над дорогой-серпантином» скалы. А если свалятся? Но больше впечатляет не возможность обвала, а запредельная крутизна. Слишком велики горы по сравнению с человеком, как динозавры среди муравьев. Смотришь на них, и взгляд отталкивается, хочется отклониться назад, опереться на что-нибудь. А не на что.