Мы правим ночью - Клэр Элиза Бартлетт

– Уверена, что в следующий раз будет лучше.

Из этой штуковины пора было выбираться. Линне кое-как перевалилась через бортик кабины и соскользнула вниз – к земле и свободе. Потом пригнулась, положив на колени руки. У нее кружилась голова.

– Что с тобой случилось? – спросила Магдалена, подойдя к Линне. Девушка даже не пыталась скрыть насмешку.

При этом остановилась слишком близко от нее.

– Больше не хочешь посмеяться над своим пилотом? – сказала Магдалена и повращала плечами, словно готовясь к драке.

Линне знала, что ростом не вышла, но давно уже не чувствовала себя такой маленькой, как в ту минуту. Первым ее порывом было отступить. Вторым – ударить.

– Будь у тебя выбор, ты бы не стала подниматься в воздух, – сказала она, – по своей воле никто бы не стал.

Мимо них пронеслась Катя. Бросившись к Ревне, она спросила:

– Ну как?

Магдалена злобно посмотрела на Линне.

– Никто, говоришь?

Штурмана снова пробила дрожь. Ей захотелось провалиться под землю, чтобы почва поглотила ее без остатка.

– Ты даже не представляешь себе, что это такое.

Магдалена нависла над ней.

– Ты высмеивала Ревну. Говорила, что она не на своем месте. Но, насколько я могу судить, не она, а ты не сумела справиться с заданием.

– Потому что задание было ошибкой, – прошипела Линне.

Оно и в самом деле было ошибкой – только так и никак иначе. Штурман не для того зашла так далеко и столь многим бросила вызов, чтобы бледнеть от страха.

На лице Магдалены мелькнула тень отвращения.

– Невероятно…

– Девушки! – крикнула Зима, быстро шагая по полю. – Это занятие, а не посиделки за чаем. Меняетесь штурманами и снова в полет.

Линне пошатнулась. Опять. Ей снова и снова придется переливать свою жизнь в Узор ради череды точных, аккуратных маневров. Ей хотелось послать все куда подальше. Хотелось плакать. Может, даже вернуться домой. Тоже мне штурман.

«Просто война – не женское дело, мисс», – произнес на задворках разума голос полковника Кослена. Но она скорее умрет в кабине, чем допустит, чтобы он оказался прав.

* * *

Стрекозы были далеки от совершенства. Во-первых, они были слишком медленными. Во-вторых, хотя небольшой вес позволял им лучше маневрировать, любой, самый слабый бриз мог сбить их с курса.

Первые бомбы у них на борту во время взлета раскачивались, будто маятник, и инженерам понадобилась пара недель, чтобы подогнать их вес. В открытой кабине завывал ветер, бросая в лицо дождь и ледяную крупу, вгрызаясь в щеки и ничем не прикрытые шеи. Радиосвязи на борту не было, а в переговорную трубу пилот и штурман едва друг друга слышали. Команды с земли приходилось подавать флажками. Лишнее снаряжение тянуло аэропланы вниз, поэтому девушки внимательно осмотрели аварийные комплекты жизнеобеспечения и выбросили из кабин все ненужное – к ярости полковника Гесовца. В большинстве случаев им придется совершать ночные боевые вылеты к ближайшей линии фронта, поэтому в консервированных продуктах не было никакого смысла. Обтянутые холстиной крылья и деревянные носы аэропланов были слишком уязвимы для искр и огня Драконов, а летали они слишком низко над землей, чтобы экипаж мог надлежащим образом воспользоваться парашютами. С пайками и растопкой для костров тоже пришлось расстаться. Солдаты, пропавшие без вести на фронте, автоматически причислялись к изменникам и дезертирам, поэтому мысль о том, чтобы пешком преодолеть дикую ридданскую равнину только для того, чтобы оказаться в тюремной камере, никого не прельщала. Так что брать с собой походное снаряжение было глупо.

Теперь Стрекоза стала вторым «я» Ревны. Она думала об аэроплане, когда съедала на рассвете завтрак, и ему же посвящала последнюю мысль перед тем, как лечь спать. Вместо рук у нее были крылья, вместо ног – хвост. Вне кабины Стрекозы она видела только половину мира, зато внутри аэроплана смогла разглядеть его целиком. Научилась чувствовать воздушные потоки, когда они увлекали ее за собой, и очарование Узора, направлявшего крылья. Видела его нити, которые тянулись над аэропланами и извивались, следуя руслу реки. Ощущала биение жизни в кабине.

Тамара постоянно меняла штурманов, ставила их в пару с другими партнерами. Все штурманы воспринимались по-разному, их эмоции сплетались с ее собственными до тех пор, пока она не переставала понимать, кто именно и что именно думает. У Галины был легкий и переменчивый нрав, такой же, как ее болтовня. Ася оказалась такой незаметной, что Ревне приходилось без конца проверять, не выпала ли она из кабины. С Надей было тяжело, она то и дело задавала опрометчивые вопросы, как правило о ее ногах, ничуть не беспокоясь о душевном состоянии Ревны.

Но хуже всего было с Линне. Та орала и ругалась с момент взлета и до приземления. Стрекоза от этого нервничала, и после каждого такого полета у Ревны дрожали руки, однако от чего именно – от страха Линне или от ее собственного гнева, – она сказать не могла. После полетов Линне гордо уходила к своим друзьям-скаровцам. «Хоть одной из нас после войны не будет грозить опасность со стороны Союза», – горько думала Ревна.

Она надеялась, что кто-то попросится к ней в постоянные напарницы, но девушки уже разбились на пары, и свободных штурманов осталось мало. Что станет с ее семьей, если она окажется без напарниицы? Когда, наконец, во время одного из учебных полетов она набралась храбрости и спросила об этом Надю, та лишь пожала плечами и сказала:

– Мы уже договорились летать с Еленой, мне очень жаль.

Судя по тону, ей действительно было жаль, но после каждого занятия у Ревны в ушах еще долго звенели слова Линне: «Ты стала бы с ней летать?»

Магдалена где-то отыскала стремянку, однако Ревна ненавидела ее использовать. Она забиралась в Стрекозу и покидала ее с помощью Узора, даже когда после долгих часов тренировок туманился взор и болела грудь там, где в нее вонзались живые когти. Порой сил выдернуть себя из машины не хватало, и тогда она просто вываливалась из кабины. В такие минуты протезы с силой лупили по культям, и в ногах огнем полыхала фантомная боль. А иногда, когда ей было плевать на обращенные на нее жалостливые взгляды, она брала в санчасти кресло-каталку. Не важно, что о ней думали. Важно только то, что она умеет летать.

* * *

Холодным, серым вечером их окончательно разбили на пары. Явившись на следующий день в столовую на завтрак, Ревна увидела на стене объявление, вокруг которого сгрудились девушки. Она задела стол, с неприятным звуком ударившись о него ногой, и споткнулась. Другие толкались, чтобы лучше разглядеть написанное, а увидев свои имена и фамилии напарников, оживленно перекрикивались.

Ей тоже следовало отыскать себя в этом списке. Но она отчаянно, ужасно не хотела этого делать. Чтобы найти надежного партнера, требовалось больше времени. Однако они уже налетали по сто пятьдесят часов, почти столько же, сколько авиаторы полковника Гесовца. И у нее уже был опыт полета с каждым из штурманов.