Мемуары придворного карлика, гностика по убеждению - Дэвид Мэдсен

Серапика устроил то, что он называл «римским вечером». Это означало, что мы лежали на чем-то вроде триклиния, подперев голову одной рукой, и за едой тянулись через весь стол, на манер древних. Для меня это, естественно, было немного трудновато, так что я ел меньше, чем хотел. Мы были нелепо наряжены в тоги с пурпурной каймой, а на головах у нас были надеты золотые лавровые венки. Мой венок все время сползал. Слуги были одеты как рабы – то есть почти раздеты. Одна довольно неуклюжая женщина средних лет все стреляла в Серапику убийственными взглядами, явно злая на него за то, что он поставил ее в унизительное положение, не подобающее ее статусу в хозяйстве.

Его Высокопреосвященство отхлебнул фалернского вина из кубка дымчатого стекла, глаза его прослезились, он чувственно причмокнул пухлыми губами и промокнул их салфеткой. Под тогой живот его казался огромным, он шевелился, словно некое живое существо, каждый раз, как Его Высокопреосвященство менял положение, устраиваясь поудобнее.

– Серапика говорит, что ты уже довольно давно живешь в его доме, – сказал он мне, измеряя меня (в чисто фигуральном смысле) своим проницательным взглядом.

– Да, я благодарен ему за гостеприимство, – ответил я.

– Хм… Нас ведь здесь некоторое время не было.

– Да, Ваше Преосвященство. Я рад тому, что нога семьи Медичи снова прочно утвердилась на родной им земле.

– Мой милый, – перебил Серапика, – зачем так помпезно?

– Комплимент принят, – сказал кардинал де Медичи. – Что мы такое едим, Серапика? Что-то не разберу.

Помещение освещали лишь несколько масляных ламп в форме рыб (в интересах исторической точности, конечно) и подвесной светильник, к тому же зрение у Льва было не особенно хорошим.

– Красную барабульку, – ответил Серапика, – под вишневым соусом. Вам не нравится?

– Очень вкусно. Просто было интересно, что это. Это то, что ели наши предки?

– Они ее очень любили, Ваше Высокопреосвященство. Этим вечером все настоящее.

Губы Льва тронула улыбка.

– Не совсем, – сказал он.

– Да?

– В древности рабы были бы совсем голыми.

Серапика приподнялся на локте, широко раскрыв глаза.

– В самом деле, Ваше Высокопреосвященство?

– Точно, уверяю тебя.

Некоторое время бушевала немая битва воль между Серапикой и той служанкой: было ясно, что если, даже в интересах исторической точности, ее попросят снять одеяние рабыни – и без того скудное, – то это будет, по ее мнению, означать прекращение договора между работником и работодателем, который и так уже был под угрозой расторжения. Она всем своим видом просто провоцировала его попробовать отдать такое распоряжение, причем оба они понимали, что это распоряжение будет последним.

Наконец Серапика покачал головой.

– Ну, – пробормотал он, – надо же где-то провести границу. Еще вина!

Мне показалось, что он был уже довольно пьян. Кардинал де Медичи вдруг спросил меня:

– Ну, а что, Пеппе, ты думаешь о политических устремлениях Папы?

– Почти все, к чему он стремится, уже достигнуто, – ответил я уклончиво.

– Но все-таки, что ты о них думаешь? Каково твое мнение о международной политике Его Святейшества?

– Мне кажется, – сказал я, – что устремления Папы принадлежат ему точно так же, как и его борода. И его борода, и его устремления производят одинаково сильное впечатление. Без того и без другого он не был бы Юлием. Они служат увеличению его персоны и его высокого положения.

Его Высокопреосвященство от восторга захлопал в ладоши.

– Браво! – воскликнул он. – Прекрасная аналогия! Мне она нравится, Пеппе. И ты мне нравишься. У меня есть все причины быть благодарным Юлию, хотя все его замыслы превратить меня в такого же воина, как и он сам, не удались.

– Этот замысел, может быть, и не удался, – сказал я, – но только не те замыслы, которые он доверил вам. Это очевидно, что хотя по природе вы и не обладаете военным складом ума, у вас значительный талант для этой работы. У Его Святейшества и Вашего Высокопреосвященства совершенно различные характеры, каждый из вас обладает своими умениями и способностями, жизненно необходимыми Церкви. Разве древний манускрипт менее значим, чем кираса? Совсем нет! Он выполняет другую функцию и служит иной цели, и должен быть тем, что он есть, и ничем другим. Кроме того, я считаю, что манускрипт намного интереснее, но это уже дело вкуса.

Джованни де Медичи раскрыл рот от удивления и радости.

– Ты полностью меня понимаешь! – воскликнул он, и его дряблые щеки затряслись от силы чувства. – Жаль, что я сам не мог это так выразить! Жаль, что я так не сказал Юлию. Пеппе, я восхищаюсь тобой. Я благодарю тебя.

Я скромно потупил взгляд.

– Юлий, конечно, себя истощил, – продолжал Его Высокопреосвященство. – Даже такой здоровенный великан, как он, не может вечно сохранять физическую силу. Кроме того, эти политические устремления (и удачи!), которые, как ты правильно заметил, Пеппе, производят такое же огромное впечатление, как и его борода, причиняют ему постоянное беспокойство. Его твердой правой рукой были испанцы, так же как его сжатым кулаком были швейцарцы, но сейчас, я думаю, Его Святейшество боится могущества Испании, и это заставляет его поддерживать дружественные отношения с императором. Действительно, поддержка императора необходима, если хочешь, чтобы Латеранский Собор проходил гладко и Франция была изолирована.

– Я присутствовал, когда вступал в Рим советник императора…

– Маттеус Ланг? – проворковал Серапика. – Говорят, он просто ошеломителен. Он правда такой?

– Он действительно ведет себя с заметной надменностью, – ответил кардинал. – Очень помпезный малый, вел себя так, будто император – это он.

– Нет, милый, какая у него внешность? Он на самом деле ужасно красив?

– У него та скупая, бледная северная красота. У него длинные светлые волосы, хорошо сложенное тело…

– Ах! – вздохнул Серапика.

– …и черты его лица очень приятны. Юлий, конечно, просто сгорал от нетерпения встретиться с ним, поскольку столь многое зависело от установления сердечных отношений. Свою первую ночь в Риме Ланг провел в Ватикане. Он несколько часов говорил с Юлием. Его въезд в город был триумфальным! Их Высокопреосвященства Бакоч и Гроссо встретились с ним у подножия Монте-Марио (других членов Священной Коллегии отпугнул такой грандиозный прием), а у Понте-Молле юного красавца приветствовал сам сенатор Рима. Улицы были запружены толпой, я тебе говорю!

– Люди пришли посмотреть на его лицо, – мечтательно произнес Серапика.

– Чушь. Они лизали жопу по приказу Юлия. Сан-Анджело сотрясался до самого фундамента от грома пушечного салюта. Его Святейшество был намерен заключить тесный союз с императором Максимилианом, что, как нам известно, ему удалось. Это будет смертельным ударом для Собора схизматиков – он уже и так умирает.