Кёсем-султан. Дорога к власти - Ширин Мелек

Странно. Привычное мысленное возмущение – о, конечно же, только мысленное! – ничуть не помогало избавиться от необычного чувства: Хадидже нравилась тревога Мейлишах. И ее слова тоже нравились – не только сказка, но и все остальные слова тоже. И Хадидже немного смущало то, что она была не уверена, правильно ли это для хорошей перчатки? Но ведь и в том, что неправильно, она тоже уверена не была.

Однако сказка сказкой, а с Гиацинтом и его приятелями действительно следовало что-то делать. И, подумав, Хадидже рассудила, что дать ему вожделенный урок будет наименьшим из возможных зол: получив желаемое, он наверняка постарается тут же выкинуть Хадидже из головы, чтобы не чувствовать себя ей обязанным.

Сказано – сделано. Тайный урок в гареме? Да нет ничего проще!

Как оказалось, действительно нет. Если это нужно умному евнуху и не менее умной хасеки.

Идя вслед за Дениз по темному коридору учебного крыла, Хадидже в который раз удивлялась, насколько же просто все устроилось. Воистину нет ничего невозможного для объединившейся с партией младших евнухов партии «девочек Кёсем»! Может, не такой уж глупостью было то шутливое предложение?

А еще она думала о том, что ей нравится, когда эти глупышки за нее тревожатся. Необычное ощущение, и вряд ли оно может быть неприятно богине – слишком уж напоминает ощущение наполненности. Ну разве что не такое мимолетное.

Когда проходили мимо танцевальной комнаты, Хадидже уловила тихий шепот и характерный ритмичный полускрип-полушорох, с каким кожа трется о кожу, когда массажист разминает пальцы перед началом работы. Но она не стала останавливаться и прислушиваться или вглядываться в темную глубину учебного зала. Даже головы не повернула и не замедлила шаг, только чуть усмехнулась уголком губ – в темноте все равно никто не заметит. Что ж, Гиацинт не теряет времени даром. Шустрый евнух. Далеко пойдет.

Раздвижной занавес и то, что скрыто за ним в театре теней о Карагёзе и Хадживате

Хадидже любила одиночество, сколько себя помнила. Даже маленькая глупая Шветстри, втайне считавшая себя вовсе не Шветстри, Белой Женщиной, а Шветсап, Белой Змейкой, – и та уже понимала, насколько же это прекрасно, когда рядом нет никого. И никто не толкнет, не щипнет, оставив синяк, за который тебя же потом будут ругать, ибо кто же захочет платить за выступление танцовщицы, покрытой безобразными синяками? Если ты одна, тебе нечего бояться. И некого. Никто не ударит, не обидит, не отберет честно заработанный кусок чапати. И, пожалуй, права была маленькая воздушная плясунья, сравнивая себя именно со змейкой, ибо змеи мудры. Они никогда не собираются в стаи.

Странно, что большинство людей этого почему-то не понимает.

– Госпожа чего-нибудь хочет еще?

Ну вот, назови шайтана по имени, он и появится.

– Да, Дениз. Госпожа очень хочет знать, когда же ей наконец позволят отдохнуть от глупой болтовни и насладиться одиночеством. Госпожа очень хочет это знать!

– Может быть, госпожу порадует холодный шербет?

– Госпожу куда больше порадует твой уход!

– Может быть…

– Вон пошла. Сейчас же.

– Как будет угодно госпоже.

Дениз склонилась в преувеличенно глубоком поклоне и, не разгибаясь, попятилась, раздвигая занавеси, вильнула округлым задиком – и когда только успела так похорошеть и округлиться, вот ведь мерзавка! – и выскользнула из покоев. Тяжелый шелковый полог качнулся с тихим шелестом, и Хадидже в этом шорохе явственно послышалась скрытая насмешка.

Хадидже не удержалась и фыркнула, глядя на сомкнувшиеся занавеси, – как есть мерзавка! И главное – придраться не к чему, почтительна, услужлива, безропотна, послушна и не назойлива. Ну, почти, всегда может прикрыться излишним усердием. Подчиняется малейшему знаку, все время норовит быть неподалеку, чтобы первой заметить и первой же броситься угождать, как только что-нибудь потребуется или даже просто покажется, что может потребоваться. Но не мозолит глаза, не старается постоянно привлечь внимание к собственной персоне, не раздражает. Идеальная прислужница, лучшая хазинедар, о которой только и может мечтать любая хасеки или даже валиде.

Точь-в-точь как сама Кюджюкбиркус когда-то.

Только Хадидже подобными уловками не провести – уж кто-кто, а она-то ту пташку знает как облупленную! И уж ей-то доподлинно известно, что именно думала Кюджюкбиркус, вот так же склоняясь в безукоризненно учтивом и разве что самую чуточку преувеличенно подобострастном поклоне! Много чего она себе думала, нахалка мелкая. Слишком много! И всё как на подбор – не особо лестное для тех, перед кем склонялась она тогда и кому спешила угождать по первому знаку. Точно так же, как теперь склоняется и спешит угождать Хадидже другая гедиклис, ничуть не менее мелкая и нахальная.

Выдрать бы мерзавку. Да лень.

Жара…

В такую жару одиночество становится особым блаженством и жизненной необходимостью, ведь от людей тоже идет жар, жар и запах, а последнее время Хадидже стала очень чувствительна к запахам. Чем больше людей, тем жарче и тем сильнее скверные запахи пота и пищи. Ладно Дениз, от нее хотя бы пахнет медом и розовым мылом, она ни разу не пропустила ни одного из шести ежедневных омовений, предписанных правоверному, – но далеко не все наложницы столь усердны и чистоплотны. Когда холодно, присутствие большого количества людей раздражает куда меньше, запах не столь отвратителен, а жар чужих тел даже приятен, вместе теплее. В северных горах змеи тоже сбиваются в клубки на зиму, грея друг друга. Змеи мудры. Но сейчас-то – зачем?

Люди куда глупее змей.

Хадидже лежала на мягких шелковых подушках в своих покоях, роскошных покоях хасеки наследника, где стены сплошь затянуты изящной вязью рисованных трав и лоз, а окна – не менее изящной вязью лозы живой, чьи благоуханные цветы словно еще вчера росли в райском саду, рядом со столиком, ломящимся от пятнадцати блюд, положенных фаворитке султана, и еще ста пятнадцати, ей не то чтобы очень положенных, однако же кто посмеет отказать, если это надо для самой Хадидже? Лежала и думала, что должна быть несчастна. Ну или хотя бы испытывать беспокойство, благо повод есть, и очень серьезный, – похоже, все старания тети Джаннат были напрасными и маленькой Шветстри так и не удалось стать идеальной перчаткой богини. И дело тут даже не в том, что никакой маленькой Шветстри больше нет и в помине, как нет и нахальной пустоголовой Кюджюкбиркус, это еще полбеды. Их жизни кончились, чтобы жила Хадидже, и Хадидже как никто другой понимала свою ответственность перед ними, ушедшими в прошлое, и брала на себя их обязательства, а как же иначе, ведь имя обязывает. Да и нет никакой разницы между «вчера» и «завтра» – это только в Порте их разделяют, а на хинди оба эти дня называются одинаково, «близкое не-сегодня» в отличие от «не-сегодня дальнего», то есть послезавтра и позавчера, с точки зрения жителя Калькутты, между ними тоже нет никакой разницы. Ведь по сути ничего не изменится от того, что один день сменит другой, чуть повернув колесо сансары; имя будет обязывать завтра, как обязывало вчера.