Иудейские древности. Иудейская война - Иосиф Флавий

6. Вскоре, однако, появился Тит с замка Антонии, где он высматривал позиции для других валов. Прежде всего он сделал солдатам строгий выговор за то, что они, господствуя уже над вражеской стеной, покидают свои собственные укрепления; что, выпустив иудеев из заключения, они как будто сами натравили их на себя и теперь сами пришли в положение осажденных. Затем он со своими собственными отборными отрядами набросился на неприятельский фланг. Хотя иудеи в то же время имели против себя римлян и с фронта, тем не менее они обратились также против Тита и храбро сопротивлялись. Среди общей свалки пыль ослепляла глаза, а бранные клики заглушали уши – никто больше не мог различать между другом и недругом. В то время, когда иудеи боролись теперь уже не в сознании своей силы, а больше из отчаяния, римляне, напротив, воодушевлялись мыслью о славе, чести оружия и Цезаре, который предшествовал им в сражении. Я думаю, что они в пылу ярости на этот раз покончили бы со всей массой иудеев, если бы последние, не выжидая исхода, не отступили обратно в город. Но и римляне были сильно удручены разрушением валов, так как в один час они потеряли плоды многих дней усилий и труда; многие отчаивались уже в возможности покорения города обыкновенными машинами.

1. Ввиду этого, Тит созвал военный совет. Более горячие из предводителей были того мнения, что следует всей армией сразу сделать приступ на стены. «До этих пор, – говорили они, – иудеи сталкивались только с разрозненными частями войска; но если сразу нагрянуть на них всей массой, так они не выдержат такого удара: они будут засыпаны стрелами». Из более рассудительных одни советовали опять строить валы; другие же – продолжать осаду без всяких валов, а только наблюдать за тем, чтобы жители не могли ни покидать города, ни получать припасов извне, и таким образом заставить неприятеля голодать, но отнюдь не вступать больше с ним в бой, ибо тщетна всякая борьба с людьми, которыми руководит отчаяние и которые считают смерть от меча высшим благом для себя; их без того ожидает худшая участь. Что же касается самого Тита, то он хотя признавал, что это не сделает чести римлянам, если такая могущественная армия будет праздно стоять под стенами города; но, с другой стороны, он также соглашался, что излишне бороться с людьми, которые сами истребляют друг друга. «Строить новые валы, – сказал он, – дело трудное, вследствие недостатка строевого леса; запереть все выходы еще труднее, ибо оцепить город кругом войском будет нелегко, вследствие его огромной величины и его почвенных условий; кроме того, это и не безопасно, ввиду вылазок, которые будут совершать иудеи; последние, наконец, если даже все известные ходы будут охраняемы, по необходимости и вследствие своего знакомства с местностью, отыщут себе тайные ходы. А раз жизненные припасы будут тайным образом поступать в город, то это только затянет осаду и можно опасаться, что долгая продолжительность ее умалит славу победы. Со временем, конечно, всего можно достигнуть, но для славы требуется также быстрота. А потому, – продолжал он, – чтобы соединить быстроту с безопасностью действий, следует весь город обвести стеной: только таким путем можно запереть все выходы и заставить иудеев или сдаться из отчаяния, или погибнуть от голода, без всяких усилий со стороны римлян. При всем этом я не думаю остаться совершенно праздным, а постарюсь также и новые валы строить, так как тогда можно будет ожидать лишь самое слабое сопротивление. Если же кому-нибудь такое сооружение покажется слишком грандиозным и невыполнимым, то пусть тот подумает о том, что мелкие предприятия недостойны римлян, а с другой стороны – совершить нечто великое без напряжения сил никому не дано и доступно разве одному божеству».

2. Этими словами он убедил полководцев и тотчас же отдал приказ войску приступить к работам. Невероятное рвение охватило солдат. После того, как обводная стена разделена была по частям между легионами, соревнование началось не только между последними, но и между отдельными когортами в каждом легионе. Простой солдат хотел отличиться перед декурионом, последний перед центурионом, а этот перед трибуном; честолюбие трибунов побуждало каждого из них искать одобрения предводителей; а соревнование последних вознаграждал Цезарь. Он лично, по нескольку раз в день, совершал объезды и сам осматривал работы. От ассирийского стана, где находился его собственный лагерь, он вел стену в нижнюю часть Нового города, отсюда, через Кидрон, на Елеонскую гору, огибал гору по южному склону ее до утеса Перистереона и ближайшего к нему холма, подымающегося через долину у Силоамского источника, оттуда он направил ее опять к западу в долину того же источника; затем стена подымалась по направлению к усыпальнице первосвященника Анана и, обняв гору, на которой некогда расположился лагерем Помпей, обратилась к северу, мимо деревни Эребинтона, охватила затем памятник Ирода и примыкала опять к востоку, к лагерю Тита, где она началась. Стена имела тридцать девять стадиев в окружности. Снаружи к ней пристроены были тринадцать сторожевых башен, объем которых, в общей сложности, достигал десяти стадиев. В три дня воздвигнуто было это сооружение. Дело, для которого целые месяцы не могли бы считаться чересчур продолжительным сроком, окончено было с такой быстротой, которая превосходит всякое вероятие. Заперев этой обводной стеной город и разместив войска в сторожевых башнях, Тит, в первую ночь, сам совершил объезд, для наблюдения за стражами; вторую ночь он предоставил Александру[1248], а в третью ночь полководцы между собою метали жребий. Ночная стража, также по жребию, делила между собою часы сна, причем бодрствовавшие, в течение всей ночи, обходили промежутки между башнями.

3. Раз отнята была возможность бегства из города, то и всякий путь спасения был отрезан иудеям. А голод меж тем, становясь с каждым днем все более сильным, похищал у народа целые дома и семейства. Крыши были покрыты изнеможенными женщинами и детьми, а улицы – мертвыми стариками. Мальчики и юноши, болезненно-раздутые, блуждали, как призраки, на площадях города и падали на землю там, где их застигала голодная смерть. Хоронить близких мертвецов ослабленные не имели больше сил, а более крепкие робели перед множеством трупов и неизвестностью, висевшей над их собственной будущностью. Многие умирали на трупах в ту минуту, когда они хотели их хоронить, многие другие еще сами доплетались до могил прежде, чем их настигала неумолимая смерть. Никто не плакал, никто не стенал над этим бедствием: голод умертвил всякую чувствительность. С высохшими глазами и широко раскрытыми ртами смотрели медленно угасавшие на тех, которые до них обретали покой. Глубокая тишина, как страшная могильная ночь, надвинулась над городом. Но ужаснее всего этого были все-таки разбойники. Точно могильщики, они вламывались в дома, грабили мертвецов, срывали с них покрывала и со смехом удалялись, или же пробовали на трупах острые наконечники своих кинжалов; нередко они, для испытания своего оружия, пронзали таких, которые боролись еще со смертью; другим же, которые, напротив, умоляли, чтобы их убивали, они, со спесивой насмешливостью, предоставляли умирать голодной смертью. Умиравшие, при своем последнем издыхании, устремляли свои остывшие глаза к Храму, где они оставляли мятежников в живых. Последние одно время погребали умерших на средства общественной казны, так как запах трупов был для них невыносим, но после, когда число мертвецов все увеличивалось, их прямо швыряли со стен в пропасть.