Пригоршня праха. Мерзкая плоть. Упадок и разрушение - Ивлин Во

рву водяная птица, по его берегам лютики, павлины волочат роскошные хвосты по лужайкам; высоко над головой в небе — сплошной сапфир и лебяжий пух; на белоснежной башенке звонят серебряные колокола.

Дни тусклые и утомительные, соленый ветер и промозглый туман, вой сирены и непрерывный скрежет и лязг металла. Но после Азорских островов все это осталось позади. Натянули тенты, пассажиры перебрались на наветренную сторону. Жаркий полдень, качки как не бывало, плеск синих вод о борт корабля, тянущихся сеткой ряби до самого горизонта, граммофоны и метание колец через сетку; взлетающие ослепительными параболами рыбы («Эрни, скорее сюда, смотри, там акула». — «Это не акула, это дельфин». — «А мистер Бринк сказал, что это морская свинья». — «Вот, вот он опять». — «Ох, был бы у меня аппарат»); прозрачная гладь вод, мотор работает четко, ровно; к гончим, когда они носятся по палубе, тянется множество рук. Под оглушительный хохот мистер Бринк заявляет, что мог бы прогуливать лошадь и даже — давши волю фантазии — быка. Мистер Бринк сидел в развеселой компании за столом казначея.

Доктор Мессинджер покинул каюту, стал появляться на палубе и в столовой. Появилась и жена архидиакона; она была гораздо светлее мужа. По другую руку от Тони сидела девушка по имени Тереза де Витрэ. Она раз-другой привлекла его внимание еще в непогожие дни: потерянная фигурка среди мехов, подушек и пледов; бледное личико с широко расставленными темными глазами. Она сказала:

— Эти последние дни — такой ужас! Я видела, вы перенесли их на ногах. Как я вам завидовала.

— Теперь обязательно установится хорошая погода. — И неизбежное: — Далеко едете?

— В Тринидад. Это моя родина… Я пыталась догадаться по списку пассажиров, кто вы.

— Ну и как, кто же я?

— Я решила, что вы… полковник Стрэппер.

— Неужели я выгляжу таким старым?

— А разве полковники старые? Я не знала. В Тринидаде их нечасто встречаешь. Но теперь я знаю, кто вы: я спросила старшего стюарда. Пожалуйста, расскажите о вашем путешествии.

— Расспросите лучше доктора Мессинджера. Он знает об этом куда больше меня.

— Нет, расскажите вы.

Ей было восемнадцать, миниатюрная, смуглая, с маленьким, сужающимся к нежному подбородку личиком, на котором прежде всего обращали на себя внимание серьезные глаза и высокий лоб. Она совсем недавно превратилась из пухлой школьницы в девушку и теперь не двигалась, а порхала, словно только что сбросила с себя тяжелую ношу, а новые тяготы еще не успели ее утомить. Она проучилась два года в парижском пансионе.

«…Кое-кто из девочек прятал у себя в комнатах помаду и румяна и по ночам красился. А одна девочка, ее звали Антуанетта, пошла так к мессе в воскресенье. Она жутко поскандалила с мадам де Сюплис, и ей пришлось до конца семестра уйти из школы. На такое у нас никто не отваживался. Все ей завидовали… Только она была некрасивая и вечно жевала конфеты…»

«…Я еду домой, чтобы выйти замуж… Нет, я еще не помолвлена, понимаете, у нас не так уж много молодых людей, за которых я могу выйти замуж. Мой муж непременно должен быть католиком и местным уроженцем. Я не могу выйти замуж за чиновника и уехать с ним в Англию. Но выйти замуж ничего не стоит, потому что у меня нет братьев и сестер, а дом моего отца один из лучших в Тринидаде. Вы обязательно должны его увидеть. Дом каменный, за городом. Моя семья переселилась в Тринидад во время Французской революции. У нас есть еще две-три богатые семьи, и я выйду замуж в одну из них. Дом перейдет нашему сыну. Выйти замуж мне ничего не стоит…»

Она носила маленькое пальто модного в том сезоне покроя и никаких украшений, кроме нитки жемчуга.

«…У мадам де Сюплис жила одна девочка из Америки, она была помолвлена. Жених ей даже подарил кольцо с большим бриллиантом, но она могла надевать его только ночью в постели. А потом она получила от жениха письмо, он ей сообщал, что женится на другой. Как она плакала. И мы все читали письмо, и почти все плакали… Но у нас в Тринидаде выйти замуж ничего не стоит».

Тони рассказал ей об экспедиции; о переселенцах из Перу в средние века, об их нескончаемых караванах, пробиравшихся через горы и леса, о ламах, навьюченных изделиями искусных ремесленников, о постоянно просачивающихся на побережье слухах, которые заманивали в леса искателей приключений; о том, как они поднимутся по реке, проберутся через заросли по индейским тропам и нехоженым землям; о реке, которая, по словам доктора Мессинджера, пересечет их путь; о том, как они соорудят там каноэ из коры и снова пойдут по воде; и о том, как наконец они подступят к стенам града, точно викинги к Византии.

— Конечно, — добавил он, — вполне возможно, что никакого града там нет. Но путешествие в любом случае обещает быть интересным.

— Жаль, что я не мужчина, — сказала Тереза де Витрэ.

После обеда они танцевали на палубе под граммофон, и девушка потягивала лимонад через две соломинки на скамейке рядом с баром.

В эту неделю морская синь с каждым днем становилась все прозрачней и спокойней, солнце светило все жарче, оно обласкивало корабль и пассажиров и приносило с собой веселье и непринужденность, отражалось в синих водах тысячами блестящих точек и, когда вы высматривали вдали дельфинов и летающих рыб, слепило глаза; прозрачная синь на отмелях, где на много саженей вглубь видно дно, устланное серебряным песком и обточенной галькой; томный теплый сумрак под тентами; корабль скользил среди пустынных горизонтов по огромному синему, искрящемуся на солнце кругу.

Тони и мисс де Витрэ метали кольца, толкали диски, забрасывали веревочные петли в стоявшее неподалеку ведро. («Мы поедем на небольшом пароходе, — говорил доктор Мессинджер в Лондоне, — чтобы избежать этих дурацких палубных игр».) Тони угадал ход судна и дважды сорвал тотализатор: приз был восемнадцать шиллингов. Он купил мисс де Витрэ шерстяного зайца у судового парикмахера.

Тони редко кого называл «мисс». Насколько помнил, он не обращался так ни к кому, кроме мисс Тендрил. Но Тереза сама первая назвала его Тони, прочтя выгравированное почерком Бренды имя на его портсигаре.

— Какое совпадение, — сказала она, — так звали человека, который не женился на той американской девушке у мадам де Сюплис.

После чего они стали называть друг друга по имени, к вящему удовольствию остальных пассажиров, которые, за неимением других развлечений, следили за развитием их романа.

— Просто не верится, неужели это тот самый корабль, что в ненастные дни, — сказала