Девушка в белом кимоно - Ана Джонс

— Когда я увидел тебя в следующий раз, ты была уже не такой маленькой. А теперь... — взгляд Сатоши затуманился.

Я отворачиваюсь. Наверняка мои щеки стали пунцовыми.

Наклонившись над перилами, он указывает вниз.

— Смотри, видишь его?

Толстый рыжий карп, больше всех остальных, с черными отметинами на голове, плавает кругами на самой середине реки. Я киваю.

— Видишь, как он не обращает внимания на остальных? Он всплывает и не уходит с середины, хоть мы и не бросаем ему еды. Он напоминает мне рыб кисти Росэцу.

Сатоши двигается дальше.

— Он был настойчивым, — заметила я и пошла за ним следом по тропинке, которая теперь шла вверх. Я вспомнила историю о том, как Росэцу оказался возле пруда с карпами. Он заметил, как одна из рыб выпрыгивала на лед, чтобы подобрать упавшее угощение. Она ударилась головой, потрепала плавники и растеряла много чешуи, но отказывалась сдаваться. — И Росэцу восхитился его целеустремленностью.

Сатоши кивнул, бросив на меня взгляд вполоборота.

— Да, и я чувствую себя Росэцу. А ты...

— А я — карп? — у меня поджимаются губы от неудовольствия.

Сатоши смеется, потом опускает голову.

— А ты целеустремленная. Я хотел сказать, что ты целеустремленная. И как Росэцу, я восхищаюсь твоей настойчивостью. Тебе удалось до сих пор сохранить свою волю, такую же, как у маленькой девочки с рисовым пирожным.

У меня снова прилил жар к щекам, но смущение быстро уступило место любопытству. Впереди деревья расступились, и на дальнем крае образовавшейся поляны виднелось одноэтажное здание клиники. Со всех сторон она была обнесена террасой из деревянного настила, а окружавшей клинику зелени, хоть и аккуратно подстриженной, все же недоставало украшений.

Не успеваем мы подойти ко входу, как нам навстречу быстрыми шагами выходит женщина средних лет, словно она поджидала нашего появления. Ее волосы стянуты в тугой узел, а плечи так высоко подняты, что почти скрывают ее шею. Глаза женщины за круглыми очками перебегают с Сато-ши на меня и обратно.

— Я Матушка Сато. Ты Накамура Наоко?

Я кланяюсь.

— Охайо. Да, я Наоко, — я открываю было рот, чтобы упомянуть Ияко, акушерку, приславшую меня сюда, или бабушку, но мне не удается издать ни звука. И почему она так смотрит на Сатоши?

— Регистрационные бумаги? Они у тебя с собой? — женщина протягивает ко мне пустую руку, все еще глядя на нас обоих.

— Ах да, да, они у меня с собой.

Я достаю из кармана конверт и протягиваю ей. Она хватает его у меня, открывает и пересчитывает вложенные в него деньги.

— Ну что же, хорошо, теперь ты можешь войти внутрь. Но ему сюда нельзя, — она еще раз странно смотрит на Сатоши, затем торопливо возвращается в клинику, оставляя нас прощаться.

— Я могу подождать тебя у ворот, чтобы потом проводить домой, если ты хочешь, — говорит Сатоши, передавая мне мой чемодан.

Мне очень хочется согласиться, но я отказываюсь от его предложения.

— Вы уже и так очень много для меня сделали, а обследование может занять несколько часов, — говорю я, изображая смелость, и слегка кланяюсь. — Благодарю вас за вашу доброту, Сатоши. Я этого не забуду.

Он кланяется мне в ответ.

— Главное, помни, что ты — целеустремленный карп, Наоко. И знай, что я восхищаюсь твоей борьбой.

Моей борьбой.

Да, беременная и совершенно одинокая, к тому же с учетом новостей о возможной задержке корабля Хаджиме, похоже, я буду вынуждена бороться.

Америка, настоящие дни

Ты объедешь весь мир в поисках, но найдешь только дома.

Цитата пришла мне на ум, потому что я искала во Всемирной сети значение слов на кандзи, сидя дома. Ну это если называть это жилище моим домом. Ухаживая за отцом, я проводила большую часть времени у него, а не у себя. После его смерти я не была уверена, что захочу остаться в этом районе. У журналистики есть одно важное преимущество: я могу писать где угодно.

Как по сигналу, снизу, с канала, до меня донеслась воркующая итальянская мелодия. Хоть я и жила на Среднем Западе, мой город гордился искусственным каналом, проложенным прямо по центру на венецианский лад. Город даже нанял гондольера из Старого Света, чтобы он пел серенады своим пассажирам на выходных. Когда он проплыл мимо моего балкона, я помахала ему рукой. Он приподнял шляпу, не сбившись и не изменив мелодии. Он всегда пел одну и ту же песню — О Sole Mio, историю о любви, солнце и прекрасных деньках. Она не нуждалась в переводе.

В отличие от иероглифов, которые я пыталась перевести. Иероглифы кандзи не читались звуком, так не стоило ли их тогда считать картинками? На одном иероглифе было изображение квадрата, который напоминал наполненный ветром парус, а штрихи вокруг него — мечи.

Мне пришлось сдерживать себя, чтобы не связаться с Йошио на выходных с вопросами о том, что ему удалось узнать, но я не смогла помешать себе каждый час проверять электронную почту. Я стала буквально одержима и не находила себе места, оттого что мне приходилось ждать. Если бы надпись была в электронном виде, я бы давно уже узнала ее перевод в онлайн-переводчике.

Чего я только не испробовала в попытках найти значение этих символов! Сканировала различными приложениями, но они не распознавали иероглифы. Читала об иероглифах кандзи — только чтобы узнать, что в японском словаре их существовало около восьмидесяти тысяч. Даже краткая таблица с наиболее часто используемыми символами включала в себя более двух тысяч иероглифов. У меня же на руках было три иероглифа и никакой надежды на совпадение.

Я потерла глаза, уставшие от монитора, и еще раз проверила электронную почту. От Йошио по-прежнему ничего не было.

Глотнув кофе, я посмотрела на толпу, прогуливающуюся вдоль канала. Люди пересекали цементные мостики стаями, как разноцветные рыбки, двигающиеся в одном направлении.

Я никогда не могла идти с толпой. Вместо этого я всегда шла против течения и выбирала собственный путь. Упрямое стремление к независимости часто стоило мне неприятностей. Я сделала еще один глоток кофе и усмехнулась. Яблоко от яблони. Решив жениться на японке в 1957 году, папа решительно сделал выбор в пользу «нехоженых троп».

Самое забавное, что многие неверно истолковали знаменитое стихотворение Фроста. Существует мнение, что в последней строке поэт размышлял, как часто в жизни мы обманываемся, приписывая значение тому, что по сути было лишь цепочкой случайных событий. Мой папа сочинял истории, но его выбор в жизни можно назвать каким угодно, только не случайным: он решил жениться на японской девушке, а потом решил не рассказывать об этой части своей жизни до смертного одра. Эти решения были обдуманными, и я начала их понемногу уважать.