Офицер. Слово чести - Владимир Поселягин

Также я поставил Егору задачу найти среди своих двух-трёх казаков, можно пожилых, которые ещё могут служить, но не попадают под призыв. Мне нужны курьеры, чтобы прямиком и максимально быстро доставлять материал в редакцию «Патриота», забирать готовые пачки газет для меня, а уж тут я по фронтам сам распространять буду. Есть такая возможность, через интендантов. Военная почта тоже существует.

Ушли мы от батальона не так далеко, километров на пятнадцать, дальше лошади запросили пощады, и мы встали лагерем у озера. С другой стороны водоёма деревенька раскинулась. Ездовые обихаживали лошадей, остальные лагерем занимались, палатки ставили, секреты и охрану, чтобы нас врасплох не застали, как мы германцев, у каждого пулемёта часовой, чтобы чуть что очередь в сторону опасности. Кашевар мыл кухню и носил воду, чтобы наутро завтрак быстро сделать. Ну, а я сидел теперь в своей трофейной офицерской палатке, тут складной столик и стул были, да и койка с матрасом и бельём, спасибо германскому майору, командиру батареи, что поделился со мной ими. Любитель воевать с комфортом. Керосиновая лампа горела. Я закончил писать журнал боевых действий, после чего занялся статьями, а после них – рапортами на имя командующего по боевым действиям подразделения и наградными листами. К полуночи закончил и лёг спать, денщик уже всё приготовил. К слову, казаки спали рядом с моей трофейной палаткой, меня охраняли, это одна из их обязанностей. У меня в поклаже были навес и двухместная палатка, сам купил, но те отказались, на открытом воздухе спали, на попонах. Так что второй небольшой палаткой пользовались Крапивин с каптенармусом.

Время подъёма я назначал на восемь утра, к девяти мы уже должны были свернуться и покинуть стоянку у озера. Карманные часы в подразделении имелись не только у меня, трофейными постепенно обзаводились солдаты, но пока в основном унтера владели, у Крапивина точно были, цепочку видел. Подъём состоялся вовремя. За час до побудки дежурный тихонько поднял кашевара с помощником и моего денщика.

После завтрака – каши на сале и чая – мы выехали на дорогу Калиш – Лодзь. Войск и обозов на ней хватало. На нас поглядывали, особенно на конец колонны, но не останавливали.

Нам повезло наткнуться на интендантов, что ездили по округе, скупая гужевой транспорт. Они всю кассу опустошили, но выкупили у нас всех лишних коней. Точнее, не у нас, а у казаков, мы тут вообще как бы ни при чем. Про захват лошадей я ни в журнале боевых действий, ни в статьях не писал. Точнее, писал, что они взяты казаками-добровольцами, бывшими при нас и по праву их трофеи. Дядька, который обозвался владельцем всех лошадей, торговался долго и яростно и, судя по счастливому лицу, сорвал солидный куш. Чуть позже, во время обеда, мы поделили средства. Себе я отложил, фельдфебелю сто рублей, взводным столько же, унтерам по пятьдесят, даже солдатам по двадцать рублей досталось. В общем, люди порадовались, а Крапивин с моей подачи стал обходить их и как бы намекать, мол, если будут так же действовать и воевать, то призовые им ещё будут. Раненые по тридцать рублей получили. А ведь за десять рублей можно корову купить, причем хорошую, молочную.

А мы теперь без обузы ускорили ход и к пяти часам подъехали к городу. Внутрь заезжать не стали, на опушке лесочка разбили лагерь, за старшего остался Крапивин. Фельдшер повёз раненых в госпиталь, ему ещё запас медикаментов пополнять, а я, прихватив двуколку, куда загрузили повреждённый пулемёт и некоторые мои вещи, с казаками и их вещами поскакал к городу. Со мной только два солдата были.

Сначала выяснил, где армейские мастерские, там сдал под роспись пулемёт в ремонт, пообещав мастеру германский пистолет подарить, если сегодня с ремонтом закончит, после чего направился в штаб армии. Где он находится, мне теперь тоже известно, там стояло две легковых машины, одну из которых я ранее уже видел, и одна грузовая, офицеров тоже хватало. Оставив коня под присмотром двух своих солдат – казаков раньше отправил на задание, – прошёл в здание, где представился дежурному офицеру в звании штабс-капитана. А тот вдруг заулыбался и сообщил, что они обо мне знают. Мои рапорты дошли – те, что я корнету-пограничнику дал. Сразу поинтересовался, где полковое знамя германской части. Узнав, что при мне, снаружи в двуколке, охраняемой двумя солдатами, стал вызванивать по телефону какого-то генерала. Как оказалось, командующего нашей Второй армией. Это был генерал Самсонов. Фамилия на слуху, помнится, был такой генерал, и вроде даже успешный – тот или нет? Я только фамилию помню. Кончил он вроде плохо и массу народу загубил.

Дальше дежурный лично сопроводил меня в кабинет командующего, и тот вдруг резко обнял меня, оцарапав лицо правым эполетом. Отстранившись, только и сказал:

– Спасибо тебе, поручик, ты даже не представляешь, как твои рапорты были к месту при всеобщем отступлении. Пусть офицеры теперь знают, что и при отходе можно бить противника.

– Благодарю, господин генерал, однако хотелось бы добавить, что после расставания с пограничниками мы поучаствовали ещё в нескольких схватках. Произвели обстрел дороги, уничтожив несколько сотен германских солдат, потом уничтожили два эскадрона кавалеристов, что преследовали нас, сбили второй аэроплан, к сожалению, он сгорел на земле, а также захватили стоявшую на отдыхе тяжелую гаубичную батарею, уничтожив орудия подрывами, обоз сожгли. Документы командира батареи, других офицеров и рядовых при мне, как рапорты, так и наградные листы на отличившихся. Также при мне имеется боевое знамя германского полка, который мы встретили на подходе к городу Калиш. Готов всё передать.

– Господин поручик, я лично похлопочу о присвоении вам чина штабс-капитана, ведь именно такое должно быть звание у командира подразделения, коим вы состоите, а также о награждении вас за проявленную доблесть и героизм.

– Благодарю, господин генерал, – только и сказал я.

Дальше штабные офицеры приняли у меня все документы, рапорты и наградные листы и завизировали их. А также трофейное знамя, всё под роспись. На час задержка вышла, пока я дважды в подробностях рассказывал боевой путь подразделения, сначала генералу Самсонову и его старшим офицерам, которые в кабинете командующего собрались, потом другим офицерам, которые это пропустили. Когда я наконец покинул здание штаба, то снял фуражку и вытер мокрый от пота лоб – настолько устал. Всё штабным отдал, даже журнал боевых действий, мне взамен новый выдали. Также мне выдали направление обратно в полк. Где он строит оборону, сообщили, но я испросил соизволения отправиться завтра, мол, люди и лошади устали, да и пулемёт в ремонте. Такое разрешение я получил.

У здания штаба меня поджидали казаки. Они общались со своими – в этом городе казачья сотня стояла, из охраны штаба армии. Увидев меня, попрощались и подъехали ко мне.

– Командир, нашли мы место постоя, всё как ты велел: две комнаты, ляктричество. Окна ставнями закрыть можно.

– Хорошо, едем.

Я вскочил на коня и направился за казаками, а двуколка с солдатами за нами следом. Ехать пришлось далеко, на окраину, но хоть с той же стороны, где у леса моё подразделение стояло. Там и река – и покупаться можно, и лошадей напоить. В общем, до них минут пять верхом. Осмотрев жильё, я снял комнаты на сутки, заплатил хозяину, после чего вещи занесли в дом, один солдат остался во дворе на часах, ходил с винтовкой на плече, через два часа его сменят, а второй укатил к нашей стоянке доложить фельдфебелю, где я остановился. Денщика пришлют на пролётке. Казаки во дворе устроились, чтобы не мешаться, ну а я, приготовив всё оборудование, закрыл окна и, включив красную лампу, стал творить. Плёнка уже вся отщёлкана была, я её извлёк, проявил и стал печатать снимки. До полуночи работал. На верёвках, растянутых в соседней комнате, фотографии сохли. Без малого тридцать штук распечатал, все пойдут в редакцию или моим родителям; для солдат распечатаю позже, всё же не такое простое дело. Запорол два снимка при проявлении и пришлось выкидывать. Пачка фотобумаги у меня была на двести листов, так что я разом чуть больше десяти процентов использовал, а ещё ведь солдатам делать – трети как не бывало. В дальнейшем я планировал экономить.