Пари с морским дьяволом - Елена Михалкова

– Эшооошооошооо?

Какой-то шум, а не речь… Люди так не разговаривают.

– Где я? Что происходит?

Чьи-то руки легли ему на лоб. Комната отчего-то поделилась на две части, в каждой оказалось по бородачу.

Еще какие-то люди… Шум… Беспокойные взгляды… Он вдруг поймал себя на ощущении, что находится среди инопланетян.

– Марс! – громко сказал Илюшин. – Нет, Венера.

К нему наклонился кто-то другой, чисто выбритый, с большим родимым пятном на щеке. Он открыл рот и зашипел. Вернее, это походило на скрежет сломанного граммофона.

– Вы можете говорить нормально? – сердито спросил он.

В комнате стало тихо.

– Что… происходит? – с трудом повторил Илюшин. Все смотрели на него. Он затруднялся сосчитать лица… Три? Пять? Что-то с этими людьми определенно было не в порядке.

Он перевел дыхание.

– Кто-нибудь, объясните мне, что происходит?

Лицо с родинкой оттеснили в сторону, и на край кровати Илюшина присел тот, первый бородач. В руках его была коробочка. Диктофон.

Он положил ладонь на руку Макара и снова издал набор хриплых звуков, из которых невозможно было ничего понять. Так пела бы осипшая и обезумевшая сова. Бородач приподнял диктофон и, делая все очень медленно, чтобы Илюшин не пропустил ни одного движения, нажал на кнопку записи и приглашающим движением придвинул к Макару.

– Я понял, понял, – медленно сказал Илюшин. – Хотите меня записать? Хорошо. Меня зовут Макар Илюшин, я не знаю, где нахожусь.

Бородач выставил ладонь и торопливо нажал на кнопку.

«Зачем все это?»

Кто-то подошел ближе. Внимание Илюшина быстро рассеивалось, он по-прежнему не мог сосчитать, сколько людей в комнате, и это его беспокоило.

Бородатый врач перемотал запись, протянул диктофон к Макару и нажал на кнопку воспроизведения.

Из динамиков полился тот же неразборчивый хриплый щебет, который Илюшин уже слышал от окружающих. Только на этот раз говорил не врач. Это была запись его собственной речи.

Он перевел взгляд на врача. Тот сочувственно похлопал его по руке. За его плечом возникла женщина с шприцем, который она держала наготове.

«Это не они чирикают, – отчетливо сказал чей-то голос в голове Илюшина. – Это я их не понимаю». В следующую секунду к горлу из желудка подкатила волна такой силы, что он успел только дернуться в сторону, чтобы его не рвало на кровать. Потом он почувствовал укол – и провалился в небытие.

Следующие сутки Макар учился заново пить, есть, ходить и осознавать себя в пространстве. Последнее оказалось труднее всего. Его качало, мутило, тошнило, он терял равновесие на ровном месте и не способен был пройти по комнате три шага, чтобы не вцепиться в стену. Из тесной палаты, узкой, как гроб, ему не давали выходить. Единственным окном в мир оказался календарь на двери, то самое желтое пятно, похожее на раздавленную яичницу. При ближайшем рассмотрении это оказались одуванчики. Вернее, маяк, стоявший на скале, покрытой золотыми цветами.

Ни слова из написанного на календаре Макар не понимал. Не потому, что это был иностранный язык. А потому, что, похоже, он начисто утратил способность к восприятию прочитанного и услышанного.

Некоторое время спустя

– Ты уверен, что готов к этому? – в третий раз спросил его врач.

Бородача звали Джахад. Макар смог повторить его имя не так давно, но с этого момента его болезнь стала отступать с каждым часом. В одно прекрасное утро он проснулся и понял, что может разобрать каждую букву на календаре и отделить одно слово от другого. Сердце зачастило так, что в соседней каюте раздался сигнал тревоги, прибежала перепуганная медсестра, и его на сутки снова уложили в койку.

Илюшин кивнул. Да, он был готов. Единственное, что по-прежнему подводило его, – это чувство времени. Он даже под страхом смерти не мог бы сказать, сколько заняло его излечение. Календарь не помогал, а только сбивал с толку.

– Тогда потерпи, сейчас тебе помогут одеться. Все будет в норме, не волнуйся.

Илюшин чувствовал, что именно в ближайшее время в норме ничего не будет. Но спорить благоразумно не стал.

Когда нормальная речь вернулась к нему, он пытался задавать вопросы, но доктор игнорировал все, что не относилось к здоровью пациента, и Макар быстро угомонился. Он понимал, что все равно неизбежно получит ответы, и, судя по темпам, которыми его восстанавливали, довольно скоро.

Так оно и вышло.

В дверь постучали, и в каюту протиснулся охранник. Высоченный, как оглобля, с узким лошадиным лицом и длинными желтыми зубами.

– Хозяин ждет, – без выражения сообщил он. Голос у него оказался тонкий, как у кастрата.

Впрочем, Макар не удивился бы, если бы узнал, что охранник и в самом деле кастрат. Он бы сейчас ничему не удивился.

– Глаза мне завязывать будешь? – поинтересовался он.

Тот не ответил. Молча, без видимого интереса наблюдал, как Макар обувает кроссовки без шнурков. Что шнурки у него изъяли, Илюшин обнаружил на второй день после того, как пришел в себя.

Выпрямляясь, Макар покачнулся, и тотчас на шею ему легли холодные пальцы.

– Спокойно, без нервов, – попросил Илюшин, не поднимая головы.

Охранник неторопливо убрал руку.

– Лишнего не дергайся, – ровно сказал он. – Шагай.

Длинный коридор все не кончался и не кончался. «Мы что, на лайнере?» – изумился Илюшин и вдруг понял, что это не коридор длинный, а он идет медленно, как больной старик.

– Быстрее!

Охранник слегка подтолкнул его в спину. Макар обернулся и уставился ему в переносицу.

– Еще раз так сделай, – холодно посоветовал он.

Тот молча смотрел. В туповатых глазах работа мысли не отражалась, но Илюшин не сомневался: за бледным лбом сейчас крутятся все шестеренки.

Расчет Макара был прост: его не для того лечили, учили говорить и выхаживали, чтобы сразу прикончить. Пару дней назад ему вспомнилось: когда он только начал приходить в себя, кроме доктора с ним в каюте находился еще один человек. Женщина, пожилая: ему запомнилась ее тяжелая морщинистая шея. Она ставила ему иголки, двигаясь от плеч к ступням.

По-видимому, тот, кто держал его в каюте, хотел использовать и традиционную, и нетрадиционную медицину, чтобы поставить на ноги и вернуть в разум своего пленника. Что могло означать только одно: по каким-то причинам Макар довольно ценен для него. Так что Илюшин не собирался спускать с рук этому голему его наглость. Нет никого хуже холопа, возомнившего себя хозяином.

– Еще раз толкнешь – твой босс тебя утопит, – разделяя каждое слово, предупредил он.

На лошадином лице промелькнула какая-то эмоция. Страх? «Я что, попал в точку? – озадаченно размышлял Илюшин, пока они так же неторопливо ковыляли дальше. – Здесь топят нерадивых слуг?»