Метро 2033. Пифия - Дмитрий Глуховский

Других посетителей в баре не было, хотя на всех четырех самодельных столиках стояла грязная посуда. Видимо, совсем недавно здесь гуляла большая компания. Между столиками бродила густо накрашенная белобрысая девица и фальшиво бубнила себе под нос приглянувшуюся местной братве песню.

– Танго, танго-кокаин… – долетал до Гончей прокуренный хрипящий голос, когда девица поворачивалась в ее сторону. – Любимец дьявола один танцует танго-кокаин.

Было совершенно непонятно, что здесь делает эта белобрысая, потому что использованную посуду она не собирала и к барной стойке не подходила, но Гончей все равно хотелось, чтобы она свалила из бара со своим хриплым голосом и со своей нудной песней, а когда та наконец ушла, захотелось, чтобы вернулась.

Гончая изумленно обернулась. Эту песню она знала. Песня была из репертуара ее матери. Мать даже пыталась исполнять ее со сцены в подземном театре Московского метро. Но в отличие от популярного в Китай-городе «Танго-кокаин» эта песня не пришлась по вкусу зрителям подземного театра.

Нет, белобрысая девица не вернулась. Кроме самой Гончей и бармена, здесь вообще никого не было. И голос исполнительницы звучал по-другому, чище и глубже. Кто же это поет? И почему так подозрительно смотрит на нее бармен с подбитым глазом? Но прошло еще несколько бесконечно долгих секунд, прежде чем Гончая узнала голос. Свой собственный голос.

Механически допела она последние слова припева. В оригинале припев звучал немного по-другому, Гончая переставила местами несколько строчек. Зато в таком виде можно было представить, что песня не о порочной любви, а об ополчившейся на весь мир одинокой женщине и маленькой девочке, которая на миг, всего на несколько дней, позволила женщине почувствовать себя матерью, избавив от постоянного кошмара одиночества, пока не возненавидела и не прогнала от себя прочь.

«Все правильно. Так этой порочной суке и надо!»

Гончая заглянула в свой стакан, там уже ничего не осталось – все-таки надо было брать бутылку, и поставила его на место. Лицо было мокрым. Кажется, по нему текли слезы, или это только казалось.

– Еще? – как-то неуверенно спросил бармен, указав на ее пустой стакан.

– Наливай! – рявкнула ему Гончая. – Буду пить, пока не сдохну!

– Для этого существует масса других, более быстрых способов. – Бармен оскалил в улыбке щербатые зубы, видимо, он уже не раз получал в табло, но стакан все-таки наполнил. – Я тебя раньше не видел? Вроде лицо знакомое.

Гончая промолчала, но разговорчивого бармена это не остановило.

– А ты клево поешь. Не то что Снежок, от ее скрипа уже уши вянут. Спой еще.

– Я любовь свою оставлю у порога и небрежно улыбнусь в момент прощанья, – с фальшивой улыбкой выдала Гончая.

Но дальше улыбаться было невозможно, потому…

– Чё, мужик бросил? – предположил «догадливый» бармен.

Он так и напрашивался на оплеуху, но Гончая почему-то не врезала ему, хотя сама не поняла почему.

* * *

Чем закончилась ее попойка, Гончая помнила плохо. Видимо, она все-таки надралась. Кажется, бармен ее куда-то тащил. Но не вышвырнул за порог и не трахнул, воспользовавшись ее беспомощным состоянием, так как проснулась она на застеленном дырявым половиком топчане и в одежде. Может быть, бармена оттолкнула ее зареванная пьяная рожа, но Гончей было на это плевать.

Встав с топчана, она тут же зацепила ногой стоящий на полу железный таз, из которого жутко воняло, надо полагать, ее собственной блевотиной. Хорошо, хоть не перевернула его. Угол с топчаном загораживала болтающаяся на проволоке занавеска. Гончая отодвинула ее и снова оказалась в баре, только на этот раз по другую сторону стойки. Столики опять пустовали. Интересно, сюда вообще кто-нибудь заходит?

Несмотря на отсутствие посетителей, давешний бармен с подбитым глазом что-то жарил на огромной сковороде, установленной поверх железной бочки, в которой горели дрова. От самодельной печи и сковороды исходил такой запах, что Гончую снова едва не вывернуло наизнанку. В отличие от нее бармен оказался более стойким к тошнотворным ароматам, и когда его «гостья» закашлялась, повернулся к ней и одарил почти приветливой улыбкой. Синяк под глазом поблек и стал едва заметен. Без синяка и с закрытым ртом парня даже можно было назвать симпатичным. Гончая подумала, что со своей опухшей рожей и гудящей головой выглядит не в пример хуже.

– Болит? – Бармен выразительно постучал себя указательным пальцем по лбу. – А ведь я предупреждал.

«Надо же, какой предупреждальщик выискался».

– Не твое дело, – огрызнулась Гончая, хотя голова трещала, как заброшенные в бочку-печь горящие поленья.

– Умывальник там, – бармен махнул куда-то вглубь своей подсобки. – Толчок, извини, общий и только на станции. Если хочешь, могу проводить.

– Сама найду, – пробурчала Гончая, но сначала отправилась на поиски умывальника.

Сполоснувшись холодной водой из железного рукомойника, она почувствовала себя чуть лучше. Совсем чуть-чуть, но все-таки лучше. Головная боль не прошла, мешки под глазами не разгладились, но тошнить ее перестало. Что ни говори, а бармен ее здорово выручил и вчера, и сегодня. А ведь ей даже нечем было заплатить за выпивку! С чего вдруг незнакомый парень стал о ней заботиться? Уж, наверное, не потому, что наслушался ее пьяных песен.

С мокрыми руками и лицом – вытереться оказалось нечем, Гончая вернулась в бар. За время ее отсутствия там прибавилось народу. Столик в дальнем углу оккупировали трое, четвертый, крупный, широкоплечий мужик с наполовину обритой, наполовину коротко стриженной головой, о чем-то шептался с барменом. Гончая хотела пройти мимо, но мужик впился в нее пристальным взглядом и после непродолжительной паузы воскликнул:

– Катана, ты, что ли?

Под этим именем ее знали бригадиры третьяковских, и один из них сейчас стоял перед ней.

– Я Коленвал! Не узнаешь, что ли?

Он самый. Приглядевшись к бригадиру, Гончая медленно кивнула.

– Это все из-за прикида, – Коленвал провел ладонью по своей странной прическе. – Решил вот имидж сменить, – выделил он интонацией звучное слово.

Насколько Гончая помнила, Коленвал всегда испытывал тягу к редким или забытым словам, хотя и сам, как правило, не понимал их значения.

– Давай, Катана, дернем за встречу. Ну-ка, кривой, плесни нам, что покрепче, – обратился он к бармену.