Любовь и смерть на карантине - Наталья Андреева

– Так мы бог знает до чего договоримся, – хмуро сказал Сергей Иванов. – Давайте оставим в покое наши гражданские права. Надо найти убийцу. Потому что он, похоже, останавливаться не собирается.

– Алексей, а что с человеком из мэрии? – напомнил Стас. – Кто ходил по квартирам с опросным листом?

– Пока удалось узнать только то, что по домам действительно ходили. Опрашивали жильцов, какие у них претензии к обустройству придомовой территории. Лицо или лица я устанавливаю. И если среди них есть высокий мужчина лет сорока, это повод его задержать. И ненароком взять образец ДНК.

– А ты у всей мэрии бери, чего там, – сердито сказала Людмила. – Или у чиновников слабо?

– У чиновников как раз таки проще всего, – невозмутимо сказал Градов. – Они люди подневольные.

– Ладно вам, хватит, – миролюбиво сказала Люба. – Ждем заключение экспертизы по Шевченко, вдруг там что-то интересное. И тесты Ивановых. Завтра созваниваемся.

– А маньячила меж тем где-то бродит, – тяжело вздохнула Людмила. – Страшно. Лешка, вы хотя бы предупредите всех, кто живет в округе, чтобы вечером в парк поодиночке не ходили.

– Я думаю, слухи и так уже распространились. Судя по звонкам в мэрию и нашему высокому начальству.

– Ладно, до связи.

– Расходимся, – вздохнул Стас. – Надо бы к Маслову наведаться. Про женушку расспросить. Да и к дочке Кольцовой. Из визита в квартиру Ищенки я пользу таки извлек. Котика разъяснил. Работаем дальше, короче.

* * *

Я решил, что покончу с этим сегодня же. Головная боль, которая было утихла, когда я убил женщину, вернулась с новой силой. Сосед по-прежнему уходил на работу, а собака по-прежнему выла. Я просто хотел с ним поговорить, но он был неуловим. Прятался от меня, дверь не открывал, хотя я звонил подолгу и даже стучал. Но он прятался, сволочь!

Всего-то надо было поговорить…

Я искал его в парке, искал долго. Мне пришлось сделать круг, потому что собаки не было, и пойти на второй. Пес-призрак опять куда-то исчез. А моей целью был в первую очередь он. Дело ведь не в собаке, а в ее хозяине. Заставишь ты его усыпить пса, так он купит барабан. И будет лупить по нему в отместку за свою собаку. Нет, надо проучить соседа так, чтобы до него дошло: ты живешь не на острове, а в многоквартирном доме. Где каждый имеет право на тишину хотя бы ночью.

Вот это я и хотел ему объяснить, превозмогая адскую головную боль. Мне порою кажется, что на плечах у меня огненный шар. Даже лютый мороз не может остудить этот жар. Я ловлю на себя удивленные взгляды: неужто ему не холодно в бейсболке? Когда-то я мерз так же, как и все. До того, пока меня не ударили по голове. Возможно, били неоднократно, но я отключился после первого же удара. Моя жизнь разделилась на до и после.

Кто-то возвращается, а кто-то нет. В мир обычных людей, которые забывают и о своей болезни, и о том, что они пережили. Предательство, боль утраты. Я не вернулся. Слишком сильна была боль и слишком велика утрата.

…Я носился по дорожке в парке, гадая, куда же они подевались. Сосед с его дьявольской собакой. Ведь они здесь, куда им еще пойти?

И, делая второй круг, я их нашел! Он стоял у площадки для выгула, разглядывая заснеженные ели, спиной ко мне, а собака сидела у его ног. Я так обрадовался, что не сразу понял, что он делает. Пытался отдышаться после того как набегался в поисках своих «друзей».

Он оглянулся и вдруг смутился. И торопливо стал застегивать штаны. И тут я понял, что он тут, у елей, по малой нужде. Приспичило мужику. А тут я. Стою и смотрю.

– Что, никогда так не делал? – хмыкнул он. – Извини, брат, но сортиры в парке так воняют, что лучше в них не заходить.

А поскольку я не уходил, то он напрягся:

– Что смотришь? Эй, а ты не гей, часом? Ошибся ты, мужик. Я не из ваших, так что иди своей дорогой.

Но я шагнул к нему, вместо того чтобы уйти.

– Тебе чего? – он напрягся. – Сказал же: вали.

– Поговорить, – я сглотнул. Он меня, похоже, не узнал. Собака тоже. Она сидела и ждала. Даже не тявкнула.

– О чем тут говорить: меня мужики не интересуют. Не по адресу ты, парень, обратился.

– Я про собаку хотел поговорить.

– Какая еще собака? Эй, ты чего? – спросил он, пятясь, поскольку я надвигался.

– Она лает. Когда вас нет дома, она лает.

– Ну, так на то она и собака.

– Нет, вы не понимаете. Я работаю дома. И мне она мешает.

– Так это когда было!

– Сегодня.

– Ты псих, что ли?

– Да. Это вы меня таким сделали.

– Ну, точно: псих! Да по тебе дурка плачет. Вали, я сказал.

И тут я ударил. Он этого не ожидал. То есть он напрягся, когда я приблизился, но думал, что я его клею. Интима хочу. Что я гомосексуалист. А я хотел, чтобы он исчез из моей жизни. И его самодовольная ухмылка меня разозлила. И тон. Да еще и слова про дурку. Ах, я псих? А вы все нормальные, да? Ах ты, сволочь! Не хочешь говорить? И псину свою усыпить не хочешь? Ну так на тебе! На!

Он оказался сильным. Очень. В какой-то момент мне даже показалось, что победит он. Дрались мы отчаянно. Наверное, девушки, которые прошли мимо, подумали, что у нас спарринг. А мой обидчик был слишком горд, чтобы позвать на помощь девчонок. Заорать:

– Помогите! Убивают!

К тому же он в тот момент побеждал. Это был настоящий мужик, мне просто повезло. У него на шее оказался шарф, за который мне удалось ухватиться. Сам я шарфов не ношу, задыхаюсь в них. Я знаю, что такое задыхаться, потому что сам душил. Я, видимо, эмпат, потому что чувствую в тот момент то же, что и мои жертвы.

Я потянул, и… Он ослаб. Я ударил его под дых. И вновь потянул. Потом в грудь, туда, где билось сердце. И снова потянул. Так я бил и тянул, тянул и бил… В конце концов он затих. Но я все равно не поверил, что он умер.

Я бил его по голове ногой, когда он уже лежал. Так когда-то били меня. Потом снова тянул за концы шарфа. Это было самое долгое мое убийство. Он все никак не хотел умирать. А я чувствовал, что он жив.

Наконец наш поединок закончился. Мне стало легче. Я оставил его там, у елей, где он ссал в последний раз в своей жизни. Облегчился перед смертью, повезло.

Я в эйфории, будто пьяный, пошел домой. Головная боль на время прошла, потому что я был под кайфом. Я получил сегодня свое лекарство: жизнь врага. И, только войдя в подъезд, я спохватился: а собака?

Она найдет дорогу домой. Она всегда ее находит. Только дверь ей никто не откроет. Некому. Пес ляжет на коврик у двери и умрет. Когда-нибудь он все равно умрет. Они все умирают без хозяев. Эти собаки.

Понервничать Ивановым все же пришлось, потому что тесты пришли поздно вечером. Двухнедельный карантин заканчивался, и Людмила нервничала: