Реконструктор. Дорога в один конец - Александр Конторович

5. Общие потери противника в живой силе составляют не менее 250 человек убитыми и около 300 человек ранеными.

Наши потери составили:

1. 6 миномётов калибра 82-мм — подорваны при отходе, согласно указанию командования.

2. Два офицера и тридцать шесть бойцов — убиты.

3. Восемнадцать раненых вынесено в расположение наших войск.

4. Пропало без вести — четыре человека.

Выписка из постановления

За выполнения задания командования и проявленное при этом мужество и героизм, наградить орденами и медалями следующих бойцов и командиров РККА

... командира взвода отдельной разведроты двести восемьдесят шестой стрелковой дивизии — старшину Красовского Максима Андреевича — орденом Красной Звезды (посмертно)...

Подполковник Дронов поднялся на крыльцо и стукнул костяшками пальцев в закрытую дверь.

— Кто там?

— Свои — подполковник Дронов.

— Ой! — за дверью затопали ноги, что-то стукнуло.

Спустя минуту лязгнул крючок, и дверь приотворилась.

— Заходите, товарищ командир... — отступила в сторону чернявая девушка в военной форме.

— Да, я, собственно, ненадолго... Мне бы Нину повидать?

— Маркову? Это можно, я сейчас! — и девушка исчезла внутри.

Гость повернулся и, отойдя в сторону, присел на лавочку. Достал портсигар, вытащил оттуда папиросу и постучал по крышке. Подумал и осторожно убрал её назад.

— Товарищ подполковник?

— Здравствуйте, Ниночка, — приподнялся офицер.

— Здравия желаю... а... что случилось?

— Да вы присядьте, — указал он рукою на место рядом с собой.

Девушка опустилась, но смотрела на гостя с выражением какой-то тревоги в глазах.

— Максим?

— Да, Нина. Он не вернулся.

— Но... Он ведь и раньше...

— Там был такой взрыв... За километр с людей пилотки посносило.

Нина стиснула кулачки и прижала к груди руки.

— И что же теперь?

Дронов облизал пересохшие внезапно губы. Не первый день на войне, столько уже всякого повидал, но в такие вот моменты он как-то терялся.

— Формально — он пропал без вести. Но все понимают, что выжить при таком взрыве невозможно. Он признан погибшим. И награждён орденом, посмертно.

Девушка молчала.

— Я знаю, что он всегда вас выделял среди прочих. Максим был скрытным человеком, но мне кажется, что он вас любил. Ведь это так?

— Да... Я тоже...

— Знаю. Не удивляйтесь, мне по должности положено многое знать. И ещё... вас ведь скоро должны комиссовать?

— А вы откуда?! — вспыхнула Нина. — Ну, да...

— Возьмите, — подполковник протянул ей красную коробочку. — Это его орден. Ну, тот, которым его наградили. И две медали — разведчики сдают их перед выходом, такие правила. Формально вы ведь не женаты, но начальник штаба армии приказал сделать исключение. Пусть ваш ребенок сможет увидеть подтверждение того, что его отец был не совсем обычным человеком...

"А я вот, щас какому-нибудь дяде... Вот, просто, ни за что — сугреву ради!"

Это Дольский?

Ну, да... вроде бы он.

Ох, я этому дяде и врежу! Чтобы не бросал, куда ни попадя, всякое железо! Как ещё ребра все не поломал?

Ворча под нос, пытаюсь выбраться из кучи каких-то железяк. Зрение понемногу фокусируется, и я вижу свет! Опа, так это, что ж такое получается — взрывом весь погреб раскурочило? Ну и ну — неслабо же приложило!

Стоп.

Не слабо?

Это взрывом-то нескольких снарядохранилищ? Да тут не то, что погреб — холм приличных размеров срыло бы до основания!

Сажусь на деревянный пол и осматриваюсь.

Нет, взрыв был и здесь — одну стену развалило до половины, а воздухе ещё ощущается кислый запах взрывчатки. Однако на взрыв артсклада это походит весьма слабо — не те последствия.

Да и не погреб тут — обычный дом. Я бы даже сказал — более, чем обычный — он современный! Ибо ничем иным объяснить наличие разбитого телевизора я просто не могу.

Кстати говоря, мне знакомо это понятие — телевизор. И вот та хреновина на полу — разбитая микроволновая печь.

Интересно... а ведь раньше (когда?) я этого не знал!

Гул в ушах тоже понемногу стихает. Опираюсь руками об пол и приподнимаюсь. Ноги слушаются плохо, меня "штормит" и качает.

Пулемёт...

Вот он, на полу лежит. И лента вставлена в приёмник.

Ощупываю себя — пистолет тоже на месте.

Нехилый, между нами говоря, геморрой может выйти! Судя по обстановке, здесь вполне себе современность. И тут, здрасьте — мужик с пулемётом в разрушенном взрывом доме. Как прикажете сей факт объяснять?

Стоп-стоп-стоп!

Кому, во-первых объяснять? Где я вообще нахожусь?

Поднимаю с полу обрывок газеты.

Буквы всё знакомые, а слова... не совсем. Так это украинский! Вот незадача-то! И как я теперь буду объясняться с их милицией? Ладно бы свои, а тут и вовсе — другая страна. И дом, кстати говоря, вполне себе на украинскую хату смахивает. Вон и рушники цветастые в углу валяются — взрывом их туда отбросило.

Увидев на полу осколок зеркала, приподнимаю его и пытаюсь себя рассмотреть.

Ну, относительно небрит — по нынешним (каким, кстати?) временам — не криминал. Так полстраны ходит. А кое-где — так и всё взрослое население мужского пола.

Немецкий танковый комбез — реконструктор я или кто?

Русская форма под ним — то же объяснение. Ну вот такой я весь двуличный и двусмысленный — таскаю сразу две формы. Жаба душит — бросить не могу!

Пистолет... Хм! Может стать проблемой! Но жалко ведь! Сунуть куда-нибудь, а после забрать? Вполне...

Пулемёт.

А это вообще не мой, мало ли что у запасливого хохла в доме лежать может?

Кинжал.

У нас статьи за холодняк больше нет. У нас. А на Украине? Тоже, вроде бы, отменена...

Опа!

Голоса!

Ну всё, милиция приехала...

Сдергиваю с пояса кобуру с пистолетом (внутри страшно заворочалось зеленое земноводное), сую её под шкаф. Задвигаю под разломанную кровать пулемёт.

Что будем им говорить?