Святополк Окаянный. Проклятый князь - Василий Седугин

Леля обещала спать не в доме, а в сарае и просила разбудить. Пробираясь между разросшимися крапивой и лебедой, Глеб миновал дом и вышел к воротам сарая. Приоткрыл дверь. В нос ударил настоявшийся запах сена и навоза. Негромко позвал:

– Леля, вставай.

В ответ – тишина.

Тогда он вошел вовнутрь и стал красться к вороху сена, сложенного у противоположной стороны. Тревожно переступила с ноги на ногу лошадь, шумно вздохнула корова. Он увидел расплывчатое белое пятно, догадался, что это спит Леля. Подошел поближе. Она лежала, разметавшись на разноцветной подстилке. Он тронул ее за руку:

– Леля, рыбалить пора.

– А? Кто? – испуганно откликнулась она и приподнялась на локте.

– На речку пошли…

– Ну да, ну да, конечно, – заспешила она, оправляя платье. Быстро встала, они вышли из сарая и направились по тропинке через весь огород; тропинка вела к реке. Глеб шел и видел, как после Лели остается на росистой траве матовый след.

– Ты сам проснулся? – спросила она сонным голосом.

– Сам.

– И как умудрился?

– Не знаю. Будто кто-то под бок толкнул.

– А я только расспалась. Даже сон какой-то видела, только не помню.

– Я тоже под утро сны вижу. Иногда цветные. Аж просыпаться иногда не хочется.

Они вышли к реке. Зорька уже размахнулась на полнеба, окрасив огненно-красным цветом нижние края мелких облаков; показалось солнце, тотчас от него по речке пролегла белая полоса, разделив ее надвое.

– Заходи с той стороны, а я с этой, – отдал приказания Глеб и взялся за конец сети, потянул. Веревка заметно подрагивала, и по телу Глеба пробежала волна азарта: в сети рыба! Стали вместе с Лелей потихоньку выбирать. Из воды показалась розово-золотистая рыбка, за ней другая, третья… Окунечки и подлещики средних размеров, но на уху есть!

Выкинули сеть на песок. Рыбки запрыгали, забили хвостами, тотчас перепачкались в песке. Но это пустяки! Надо только осторожно освободить их из ячеек, чтобы не перепутать сеть.

Недалеко в реке была большая яма, над ней нависала коряга. Самое место для сома. Изготовил большой крючок, насадил лягушку и бросил на ночь. Что-то сейчас будет?

По коряге осторожно пробрался к самому краешку, взглянул вниз. Там переливалась темная масса воды, видны были плавающие листья подводных растений, они похожи были на длинных змей. Жутковато. Сначала надо проверить, цела ли нить. Вот она, плотно врезалась в полусгнившее черное дерево. Потянул. Она даже не стронулась с места. Значит, зацепилась. Обидно терять крючок, видно, придется лезть в воду.

Глеб уже приготовился снять штаны, как леска ослабла. Пораженный догадкой, он потянул ее на себя. Снова натянулась. Потом снова ослабла. Рыба на крючке! Наверно сом! Некому больше, кроме него!

Глеб стал поспешно перебирать нитку, подтягивая рыбу к себе. И вдруг она рванулась с такой силой, что он упал на колени и чуть не слетел в воду. Огромный сом!

– Леля, скорее на помощь! – крикнул он.

Леска врезалась в ладонь, но он не чувствовал боли. Сом уже у поверхности воды, он бил хвостом, отчего вода бурлила, как кипяток в большом котле. Наконец леска ослабла, видно сом решил сделать себе передышку. В это мгновенье Глеб спрыгнул на берег и потянул нить за собой. Подбежала Леля, вдвоем они стали умучивать рыбу, чтобы она окончательно выбилась из сил.

Долго водили они сома, то отпуская, то подтягивая к себе, но наконец рыба сдалась, и они выволокли ее литое тело на сухое место. Не давая ей опомниться, Глеб кинулся на нее брюхом, схватил за жабры, а Леля несколько раз ударила ее по голове сучковатой палкой. Сом мелко задрожал в предсмертной судороге, затих. Тяжело дыша, Глеб сел, проговорил:

– Ну и сомище!

– Я думала, не вытащим…

– Да уж, помотал он нас.

Забрав улов, вернулись в селение.

– Отдай матери, – сказал Глеб. – Я во дворец сбегаю, умоюсь и приду на завтрак.

Во дворце Глеба ждал гонец из Киева, передал записку. Он узнал руку Святополка. «Приезжай сюда скорее, – писал брат, – отец тебя зовет: сильно он болен».

– На словах братец ничего не добавил? – спросил нарочного Глеб.

– Нет, только это.

– Возвращайся и скажи: завтра выеду.

В доме у Лели за столом сидела орава детей, все с ложками на изготовку. Мать в большую чашку налила уху, сказала довольным голосом:

– Горячая, не обожгитесь.

Орава быстро заработала ложками.

Отдельно для Глеба и Лели были зажарены два куска сома, сверху мать бросила пару яиц. Вкусно, ум отъешь. Орава вылезла из-за стола, столпилась возле стены, с завистью глядя на счастливчиков. Матери пришлось выгнать детей на улицу.

Еда сморила, хотелось спать. Мать сказала:

– Спозаранку вскочили? Вон ложитесь, досыпайте.

Леля легла на кровать, Глеб примостился на лавке. Уснули, как в омут провалились. Почти родным был дом Лели для Глеба, сколько раз он, заигравшись, спал здесь, даже ночевать оставался.

Проснулся он первым, осторожно слез с лавки. Леля продолжала спать, свернувшись калачиком. Побежал во дворец.

Во дворце суета, дружинники начали подготовку к долгому пути. К Глебу подбежал десятский, глаза лихие, но взгляд умный, цепкий. Спросил:

– У телеги надо на колесе обод менять, а кузнец подковами занялся. Как быть?

– А что второй? Не справится?

– Молодой еще. Вдруг что не так, потом в дороге бед не оберешься.

– Пока не будем готовы, не выедем.

Глеб сбегал в кузницу, посмотрел на работу, потом заглянул в конюшню, потрепал по холке любимого коня, черной масти жеребца, спросил конюха:

– Выгуливал сегодня?

– Нет пока.

– Бросай все, веди!

Потом вышел во двор, огляделся: чем бы еще заняться? Вроде все идет как по накатанному, без его участия. Как там Леля, проснулась?

Леля встретилась на улице, шла к нему.

– Куда пойдем?

Она наморщила курносый веснушчатый нос, сказала:

– На речке были. Пойдем в лес!

– По грибы, по ягоды?

– Что попадется.

Деревья бросали на мягкую, покрытую сухой хвоей землю узорчатые тени, над головой раскачивались высокие сосны, смолистый запах пьянил головы. Под ногами – заросли черники. Они присели, стали набирать в березовые туески. Наконец Леля опустилась на бугорок, произнесла устало:

– Ноги не держат.

Он примостился рядом.

– У меня тоже затекли.

Помолчали, наслаждаясь тишиной и покоем. Даже ветер стих, между деревьями постепенно накапливался летний зной.