Тайны прошлого - Джулия Хиберлин

Розалина позволила мне покинуть свои владения по вьющейся тропинке, куда менее драматично, чем обустроила мой вход. Я опоздала на две минуты, но таксист ждал.

Несмотря на кажущуюся лживость, детали в рассказах Джека и Розалины сходились так четко, что это невозможно было игнорировать. Я повернулась и подставила лицо напору горячей воды, мысленно возвращаясь к Сэди и нашему вчерашнему разговору в больнице.

Я отправилась туда проведать маму, но на самом деле мне нужна была поддержка Сэди — перед поездкой в Чикаго мне нужно было, чтобы младшая сестричка уверила меня, что все будет хорошо. Мы сидели в кабинке больничного кафетерия, пили черный кофе, налитый со дна графина, и пытались справиться с куском сухого лимонного пирога, который спасали лишь капельки белого крема.

И я рассказала ей обо всем: о моем тюремном свидании с Энтони Марчетти, о подробностях нераскрытого убийства Дженнифер Куган, о маленькой девочке с моим номером социального страхования, похороненной в Чикаго, о фотографии Алисы Беннет, убитой вместе со всей семьей во время мафиозных разборок тридцать лет назад, о почти смешных предупреждениях от писклявой убийцы собственного мужа, ждущей приговора суда. Поделилась подозрениями о том, что Джек Смит вовсе не тот, кем притворяется.

— Три маленькие девочки, — задумчиво сказала Сэди, расплющивая вилкой последние крошки пирога. — Если считать пропавшую дочь Розалины.

С этой точки зрения я на историю не смотрела. А Сэди всегда умела слегка повернуть конструкцию, чтобы мой взгляд уперся в недостающее.

Ее длинные ноги были вытянуты в проход. На ней была тугая белая футболка, джинсы с низкой посадкой, перехваченные кожаным ремнем в стиле вестерн; коричневые шлепанцы, розовый лак на ногтях ступней, маргаритки на нем — творчество Мэдди. Серебряные серьги-колечки, весь макияж — лишь тонкая подводка, коротко стриженые волосы, которые она то и дело лохматила пальцами, усталые голубые глаза… И все же парень, протиравший пол через два столика от нас, не мог отвести от нее глаз.

Она завораживала. Возможно, таково проклятие всех женщин МакКлауд, или проклятие тех, кто с нами когда-либо пересекался.

А позже на приподнятой градусов на сорок больничной койке между нами неподвижно лежала мама, накачанная лекарствами. Капельница тихонько снабжала ее полезными веществами, а линии на кардиомониторе топорщились знакомым рисунком. Она была слишком молода для такого финала. Некоторым людям суждено прожить самую значимую часть жизни за краткий, очень насыщенный отрезок времени. Возможно, мама была из таких людей. Возможно, думала я, она прожила ту самую часть своей жизни еще до того, как я родилась.

— Поверить не могу, что она нам столько врала, — сказала я Сэди, нарушив давящую тишину. — И папа тоже.

Я ждала от нее сочувствия. Не дождалась.

— А почему нет? — спросила сестра. — Ты всегда думала, что мама у нас идеальная. И детство у нас идеальное. Ты просто не хотела замечать ничего другого. Мама неплохо притворялась, но она так никогда и не оправилась после смерти Такера. Никогда.

Сэди поправила мамино покрывало в третий раз после нашего возвращения в палату.

— После того как ты уехала в колледж, я много раз видела, как она в одиночестве смотрит на его фотографию, сделанную во время бейсбольного матча в школе. Она хранила ее в коробке под кроватью. В тот год они с папой официально разошлись по разным спальням, хотя я думаю, что к тому времени они уже много лет не спали вместе. Он любил ее, но не мог до нее достучаться. Никто из нас не мог.

— Я не могла, — сказала я, думая о том, как умудрилась пропустить такую пропасть в отношениях моей семьи — меня же учили замечать и исправлять это.

Пока Сэди взбивала подушку, я вспомнила, как сидела с мамой за пианино. Жаркий день. Мои маленькие пальцы вспотели на клавишах. Я все играла Си-бемоль мажор вместо минора. И делала это специально: я злилась, что мама не разрешила мне покататься с Таком.

А потом услышала знакомые тяжелые прыжки: Так спускался по лестнице. Он перепрыгнул последние три ступеньки — солнечные очки на голове, широкая улыбка, весь готов к побегу. Сорвиголова, как часто говорила мама. Но я всегда думала, что он обычный мальчишка.

Брат дернул меня за «хвостик».

— Минор, а не мажор, Томми.

— Спасибо, — ехидно отозвалась я.

— Не задерживайся, — попросила его мама. — У меня один из тех дней.

И что-то непроизносимое и печальное проскочило между ними двоими.

Слова были маминым лассо, которое она бросала без промаха. Они всегда ловили тебя на взлете и сжимали горло чуть сильнее, чем надо. И ты никогда не знал, в какой момент она возьмется за веревку. На этот раз, с Таком, мама промахнулась. Он и его конь не возвращались до самой полуночи. Еще три дня напряжение в доме было таким звенящим и тяжелым, что я вообще не говорила, опасаясь, что одно слово — и все мы взорвемся вместе с домом.

Было ли это нормально? Дети не знают, что такое нормально.

Но я не поделилась этими мыслями с Сэди, пока она меняла воду в стакане и открывала новую коробку салфеток, пока придвигала к изголовью кнопку вызова медсестры, хотя мама ушла слишком далеко, чтобы это понять.

— Прости, — сказала я. — Мне нужно было остаться с тобой.

— Не извиняйся. Я ведь не злюсь на тебя, Томми. Я даже на нее не злюсь. Я просто запуталась. И мне страшно. Я беспокоюсь за Мэдди. И очень хочу, чтобы все это закончилось.

Я услышала нотку, молящую нотку, которую Сэди всю жизнь использовала, чтобы попросить поддержки. Я же была для Сэди старшей сестрой, которая дописывала за нее реферат на тему «Римская империя в период упадка» и помогала сбежать через окно нашей спальни на школьную вечеринку или свидание.

Сестры МакКлауд были командой.

— Ты же знаешь, что бы там ни обнаружилось, ты все равно будешь для меня сестрой, — сказала она. — Так что выясни все, Томми. Пусть это закончится.

* * *

Мне казалось, что он похож на картошку-фри. На хрустящую палочку.

Но я не могла открыть коробочку.

Утро. 7:22. Я уже два часа как не сплю в своем номере, завороженная синеватым светом напольной лампы и окруженная кошмарными мыслями о разложившемся детском пальчике, а горький голос Розалины все продолжает звучать в моей голове. Странно, что, кроме самой Розалины, я не увидела в ее доме ни одного человека. Ни горничной. Ни охранника. Был только бестелесный мужской голос из динамика.

Я не стала ждать утреннего звонка от портье и просто выскочила из постели. Быстро приняла душ, натянула джинсы, снова одолженные у Сэди, как и обтягивающая футболка — на этот раз с изображением улыбающегося синего Будды. Нанесла немного макияжа, добавила прозрачный блеск для губ. Закрепила узел волос парой желтых карандашей — с такой прической я делала все школьные уроки. А на сегодня у меня было новое домашнее задание.