За тридевять земель - Kancstc

жор. Причём жор именно на мясо и не просто мясо. Сейчас его тянуло на мясо с кровью, слабопрожаренное. Подруга смотрела на него с беспокойством как-то высказалась:

— Ты смотри, не озверей тут, от сырого мяса.

— А ему и надо своего зверя отпустить, а вот кто кого в нём одолеет, зверь человека или человек зверя…

— От тебя, ящерка, зависит, — вклинилась старшая змеева жена, которая назвалась Златой.

— Я не ящерка, — на автомате откликнулась Ильмера. — Я — гадюка.

— Да хоть птичка певчая, — хмыкнула младшая жена, Рогнеда, — важно, что выбирать между ящером и человеком он будет ради тебя.

— Я не одна…

— Но сейчас при нём ты, — отрезала Злата.

— А ты, мелкий, тоже об этом помни, — медленно произнёс Кузнец, сосредоточенно глядя в кружку. — Ну… за тех, кто не справился… — произнёс он и сделал большой глоток мёда. Ваня повторил его жест и вдруг его осенило:

— А ведь у тебя, родоначальник, ещё братья были!

— Да, — кивнул Кузнец. — А ты думал, просто так про горынычей страшные сказки рассказывают? Не просто это, совладать с дикой силой. Кто-то ящером перекинулся и забыл про человеческое, кто-то не смог с огнём совладать, ушёл от людей, в пещеру спрятался. А ведь без людей дичаешь, по себе знаю. Так что конец-то всегда один. А чтобы не забыть человеческое, надо, чтобы тебя среди людей что-то держало. Кого-то красна девица держит, кого род его и дом, кого Родина. Вот тебя, что держит?

Ваня задумался.

— Невесты мои. Если я себя потеряю, кто их защитит? Да и плохо им будет без меня. Не могу их предать. Федя, водяной, для него это тоже будет как предательство, мама с бабушкой. Не просто с ними, но тоже, родные… Папа…

— О, сколько у тебя якорей! Это хорошо. Мы, люди, до тех пор люди, пока среди людей и для людей. Тот, кто для себя — обязательно сорвётся.

Так, за работой в кузне, обильной мясной диетой и умными разговорами прошла неделя. На седьмой день пращур привёл Ваню к прятавшейся в дальнем углу двора купели с горячей водой.

— Это не просто вода, — сказал он, указывая на пузырящуюся поверхность купели. — Вода эта поднимается по разлому из самых недр Земли, она здесь, в этой купели, впервые увидела Солнце. Это первородная вода. В ней ещё не рассеялась сила Земли, матери нашей и Огня созидающего. Всякий, кто хочет приобщиться к силе прародителя должен окунуться в эту купель. Яга уже купала тебя в смородине, теперь окунись в воду первородную.

Ваня быстро разделся и шагнул к купели. Ильмера сделала шаг за ним, но старший из Горынычей удержал её:

— Стой, змеюка! Сваришься там!

— А Ваня?

— Он нашего роду, он выдержит. Вы вместе, но вы разные, в этом ваша сила. Он может то, что тебе и немыслимо, но и ты можешь такое, чему он никогда не научится. И каждая из вас, из тех, что при нём, тоже уникальна. Каждая может быть ему опорой в том, что он не постиг и никогда не постигнет. В этом сида наша людская, мы можем собраться и когда каждый сделает что-то своё, то, чего другие не могут и не умеют, получится то, что одному завсегда не под силу будет, каким бы умным и сильным он ни был.

Ваня же тем временем решительно спрыгнул в купель, шумно выдохнул и окунулся в кипящий котёл с головой.

Глава 18

Полеты строго наяву

Ваня ожидал чего-то подобного купанию в Смородине, но неожиданно словно провалился куда-то. Он стоял на небольшом каменистом плато, погружённом в серый туман, а вокруг свистел и завывал ветер. Прямо перед ним стоял настоящий великан. Широкий в плечах, в три человеческих роста, одетый в дублёную жилетку, поверх которой была надета кольчуга, и полосатые стёганые штаны.

— Горыня?

— Никак узнал? — удивился великан.

— Догадался, — ответил Ваня.

— Не дурак, уже хорошо. Но, посмотрим, отпрыск, что ты есть. Держись за коготь!

С этими словами великан превратился в столь же огромного трёхголового дракона, который поднял над ваниной головой лапу с вытянутым указательным пальцем. Ваня поднял руки и ухватился за нависший над его головой огромный коготь. И тут же дракон поднял его от земли на уровень своих глаз и стал рассматривать всеми тремя головами.

— Что ж так плохо-то, отпрыск? — пророкотала средняя голова.

— А что во мне плохого? — возмутился Ваня.

— Кто ж тебя так закалял-то?

— Да никто, вроде, — удивился Ваня.

— Дичком рос? Там прочитал, там подсмотрел, а там и мордой об лавку? — уточнила правая голова.

— Где-то так.

— Не сходится, — возразила средняя голова. — Закаляли тебя. Сначала огнём жгли, потом мёртвой водой студили. Недавно.

— Может это от того, что Яга сначала меня в пирог запекла, потом в Смородине полоскала?

— А-а-а-а-а! — хором пробасили все три головы.

— Точно! Сразу видно, баба и есть баба! Ничего толком сделать не может! — с презрением высказалась левая голова.

— А ты не бухти! — одёрнула правая. — Если бы не она, не прийти к нам сему отроку!

— Вот только закалка у тебя негодная, вся пятнами, — подвела итог средняя голова, — где-то твёрдый такой, что и сам треснешь на пустом месте, а где-то мягкий, словно люмень какой! Нельзя так по жизни идти! Плохо кончишь!

— Что же делать? — забеспокоился Ваня.

— А вот мы тебя сейчас отпустим, да закалим по новой! — прорычала средняя голова.

— Его бы ещё и проковать малость, — с сомнением добавила правая голова.

— Не трэба! — отрезала средняя голова. — Мелкий ещё, а так, стать наша уже видна, как дозреет к сроку — увидишь, что вырастет. Ну, держись, мелкий!

И тут средняя голова дунула на Ваню огнём. Не струёй яркого пламени, а тем невидимым жаром, которым он кидался сам. И, удивительно, Ваня не горел в этом огне, но разогревался, словно кусок металла. А когда внутренний жар стал совсем нестерпимым, правая голова дунула на него. Жуткий, лютый ураган продувал насквозь, неся при этом удивительную свежесть, прохладу и аромат вешнего леса. И стоило только Ване остыть, как средняя голова снова обдула