Прованс навсегда - Питер Мейл

Не знаю, шутка это, оскорбление или комплимент. Услышал я этот перл от приезжего из Лондона. Он свалился на голову неожиданно, на пути к побережью, и мы пригласили его перекусить. Не виделись мы с ним пять лет, и, конечно, его интересовало, как на нас повлияла жизнь в Провансе. Гость задался целью обнаружить признаки нашего морального и физического разложения и все время рандеву провел, активно зондируя бывших соотечественников и соседей.

Мы, естественно, никаких изменений в себе не ощущали, он же заявлял, что перемены очевидны, хотя толком обосновать своих утверждений так и не смог. За отсутствием столь очевидных симптомов, как белая горячка, ломаный английский, преждевременное старческое слабоумие, он и изобрел это новообразование: обаборигенились.

Визитер отъехал в своем прилизанном лимузине, прощально помахивающем телефонной и всякими иными антеннами, и я перевел взгляд на наш пыльный «ситроен», антеннами не оснащенный. Несомненно, транспортное средство аборигенов. Конечно, и одежда. В сравнении с его прикидом Лазурного Берега я просто босяк — в буквальном смысле слова, потому что босиком. Шорты да футболка — весь наряд. Вспомнилось, как во время визита гость несколько раз глянул на часы. У него, видишь ли, на шесть тридцать вечера назначена встреча с друзьями в Ницце. Не «сегодня вечерком», не «после обеда», а в шесть тридцать. Ноль-ноль секунд. Мы же давно забыли о секундах, минутах, да и о часах, за отсутствием понимания со стороны местного населения. Еще одна привычка аборигенов.

По зрелом размышлении нельзя не признать, что мы изменились. Не могу сказать, что нас теперь не распознать от местных, но отличий от прежнего образа жизни множество, так как к новому образу жизни следует приспосабливаться. Это нетрудно. Большинство перемен отнюдь не были мучительными, наоборот. Они приносили облегчение, происходили чаще всего незаметно. Я считаю, что все они к лучшему.

Мы забыли, когда в последний раз глядели на телеэкран, и это вовсе не результат волевого решения снобов, это произошло само собой. Летом телевизор не может предложить ничего, идущего хоть в какое-то сравнение с вечерним небом. Зимой телевизор не конкурент вечернему застолью. Телевизор задвинут в угол, дал место десятку новых книг.

Питаемся мы лучше, а денег на еду тратим, пожалуй, меньше. Невозможно жить во Франции и устоять перед национальным азартом едока, да и стоит ли? Неужто ежедневное удовольствие хуже каждодневного удовлетворения потребности? Мы безболезненно приспособились к гастрономическому ритму Прованса, используем сезонные возможности, предоставляемые природой: спаржа, крохотные, чуть толще спички, haricots verts;[230]крупные, жирные fèves;[231]вишни, баклажаны, кабачки, перцы, персики и абрикосы, дыни и виноград, свекла, лесные грибы, маслины, трюфели — каждый сезон чем-то богат. За исключением трюфелей, все перечисленное стоит сущие гроши.

С мясом ситуация иная, здешние цены на него заставят приезжего вздрогнуть. Прованс не страна скотоводов, и англичанину в поисках воскресного ростбифа следует прихватить чековую книжку, ибо говядина не из дешевых, да и особой нежностью, как правило, не отличается. Но баранины, особенно из окрестностей Систерона, где овцы пасутся на ароматных травах, грех не отведать и замаскировать ее вкус пряными соусами. Свинина тоже отменно хороша — от пятачка до хвостика.

И все же мяса мы едим меньше, чаще всего в виде цыпленка, отмеченного медалями госконтроля из Бресса, диких кроликов, которых Анриетт доставляет зимой, тушеное рагу, когда температура ползет к нулю и дико воет мистраль. Мясо время от времени — чудесно. Но от привычки поглощать мясо ежедневно мы отказались. Его есть чем заменить. Свежая рыба из Средиземного моря, бесконечное многообразие овощных рецептов, десятки сортов хлеба, сотни сыров…

Возможно, в результате изменения диеты и способа приготовления — всегда на оливковом масле — мы оба скинули вес. Немного, но достаточно, чтобы удивить знакомых, ожидавших увидеть два пуза на ходулях — нередкий удел переселившихся во Францию любителей хорошо поесть.

Без особого умысла мы больше упражняемся. Без диких конвульсий, которым подвергают себя решительные дамы в трико, но при помощи непроизвольных упражнений, вытекающих из климатических условий, в которых восемь-девять месяцев естественным образом проводишь на открытом воздухе. И не надо себя заставлять — жизнь вынуждает. Дрова для печи, прополка грядок, расчистка канав, посадка растений и уход за ними, за территорией. И в любую погоду прогулки.

Некоторые из наших гостей отказываются признавать ходьбу упражнением. Пешая прогулка не требует ни драматических усилий, ни напряжения, ни скорости. Кто не ходит! Подумаешь, ноги переставлять. Если они желают проверить на себе, мы приглашаем их на прогулку с собаками.

За первые минуты мы легко и непринужденно преодолеваем пространство у подножия холмов. Дышим свежим воздухом, наслаждаемся видом Мон-Ванту. Но назвать это упражнением? Никто даже не запыхался.

Затем сворачиваем по тропе к кедровому лесу, покрывающему склоны и гребень Люберона. Усеянный ковром хвойных иголок песочек сменяется россыпями камней и булыжников побольше, подъем становится круче. Через пять минут пренебрежительных замечаний в адрес ходьбы как стариковского упражнения уже не слышно, они сменяются пыхтением, а то и кашлем. Тропа протискивается между валунами, то и дело приходится пригибаться под сучьями и переступать через крупные камни. Впереди ничего обнадеживающего, просветов не видать, узкая тропа пропадает в скалах. Колени стукаются о валуны, лодыжки подворачиваются в коварно ползущем щебне, вызывая непечатные возгласы. Ноги и легкие полыхают.

Собаки оторвались, умчались вперед, мы растянулись за ними цепочкой с произвольными интервалами, отстающие держатся за бока и ползут из последних сил. Гордость не позволяет признать поражение, однако после этого моциона они наверняка пересмотрят отношение к пешей прогулке как упражнению.

Награда за усилия — потрясающий вид, прекрасный, чуть жутковатый. Величественные кедры кажутся заколдованными, особенно когда их ветви покрывает снег. За ними южный склон резко спадает вниз, серый и щербатый, покрытый неведомо как зацепившимися за него травами и кустиками самшита. В ясный день, когда мистраль расчищает небо, перспектива в направлении моря вырисовывается четко, как будто смотришь в бинокль. Появляется ощущение, что ты оторван от всего остального населенного мира. Однажды я встретил там, вверху, на дороге, проложенной горной службой, крестьянина на велосипеде. За спиной его болталось ружье, рядом бежала собака. Мы оба испугались от внезапности, не ожидая встретить другое человеческое существо. Обычно ты здесь остаешься наедине с собой, никто не мешает наслаждаться шорохом ветра в ветвях.

Дни ползут медленно, но недели пролетают молниеносно. Год мы подразделяем не по датам и дневникам, но по явлениям природы. В феврале цветет миндаль, сад требует внимания. Пора выполнять задуманное зимой, иногда в приступах панической спешки. Весна знаменуется цветением вишни, но теперь из почвы лезут и полчища сорняков. Весной же появляются первые гости, надеясь, что субтропики не подведут. Но субтропики часто встречают их дождем и ветром. Лето способно начаться в апреле, но может и в мае. О его наступлении мы узнаем, когда появляется Бернар, чтобы помочь нам открыть и очистить бассейн.