На том берегу - Евгений Иванович Борисов

присел на подножку кабины, достал из кармана кисет и стал сворачивать «козью ножку». Приставив к дверце винтовку, курсант подсел к нему, попросил табачку, тоже стал налаживать самокрутку.

— Счастье ещё, — сказал дядя Фёдор, — что погоды такие стоят, не то бы хлебнули киселя по нашим дорогам. Резина-то на колёсах ни к чёрту. — Он даже сплюнул в сердцах. — Да и сама-то вся… Не машина, а как это у вас — беу… Бывшая, значит, в употреблении. Два дня, как сказали, что надо везти, всё ковырялся, из старья собрал, и вот едет, — он словно и сам дивился тому, что едет. Перевёл разговор на другое: — Эх, самое время хлебушек убирать. Вон какой стоит-дожидается. Дождётся ли!

Курсант кивал головой, соглашался. Наладив наконец самокрутку, прикурил от дяди Фёдоровой «козьей ножки», затянулся, да, видно, перебрал, а может, табачок у дяди Фёдора такой крепкий оказался: закашлялся, стал утирать слёзы рукавом, заметив подходивших к машине Надю с Любой, опять засмущался.

А тут ещё дядя Фёдор прибавил:

— Не по нутру, видать, табачок-то, — засмеялся он, — к нему привычка нужна. Наталья моя покойная знаешь как его звала? «Вырви глаз». Оно так и есть. Я его сам и ращу, секрет знаю. А тебе покультурней чего-нибудь надо, чтобы нутро молодое не надорвать.

— Да нет, ничего, — откашливаясь в кулак, он прятал от Нади покрасневшее то ли от кашля, то ли от смущения лицо. — Нас старшина махоркой снабжает, нам положено. Правда, у вас покрепче.

— Я вот и говорю, — щурясь от дыма, дядя Фёдор всё приглядывался к нему. Потом спросил: — А величать-то тебя как? Едем рядом, надо бы знать.

— Курсант Кудрявцев, — по уставу ответил он, но тут же прибавил: — Алексей.

И снова быстрый взгляд в сторону Нади: слышала ли?

— Лексей, значит. Вот и ладно. А у меня батька Лексеем был. Ты — Лексей, а я — Лексеич. Вот как у нас складно.

Дядя Фёдор поднялся, плюнул на пальцы, пригасил цигарку. Ребята неторопливо вылезали из кустов.

— Ну что, вояки, отстрелялись? Полина, давай всех по лавкам.

Тётя Поля подошла к машине, спросила:

— Как думаешь, Лексеич, до города долго будем добираться?

Дядя Фёдор пожал плечами:

— Давай, Полина, не будем загадывать. Машина штука такая… Это тебе не на телеге сидеть.

— Это уж так, — согласилась тётя Поля, — тебе, конечно, виднее. А я это к тому, что, случай чего, ночевать искать надо.

— До ночи-то вон, — дядя Фёдор кивнул головой вверх, на ясное, без облачка, небо, — день целый. Поехали.

Ближе к полудню, уже уставшие от тряской, хотя и не очень долгой езды, заметили пыль над дорогой.

— Вон, глядите, едет кто-то! — Саня первый увидел и показал рукой. Зашевелились ребята в кузове. Интересно: первая встречная машина на дороге!

Тётя Поля обеспокоенно завертела головой, прикрикнула на ребят:

— А ну по лавкам! И рот не разевайте. Вон пылища-то!

С длинным, с каждым мигом вырастающим пыльным хвостом машина катилась навстречу, всё приближаясь и приближаясь. Ехала она быстро, и пыль вихрилась за ней следом, и вот уже стало видно людей, сидевших в кузове. Это были военные. Когда машины сблизились, один из них вдруг замахал рукой и прокричал что-то, вроде как приветствовал ребят, и те в ответ тоже стали махать ему руками, закричали радостно «Здрасьте!».

В это время облако пыли, накатившее следом за машиной, окутало их, и только тут дядя Фёдор притормозил, даже съехал немного на обочину.

Серый от пыли, точно вываляли его в муке, он высунулся из кабины:

— Чего они кричали-то?

— А кто их разберёт, — ответила тётя Поля, — в такой пылище-то. Поздоровались небось. Мы им машем, они — нам, известное дело.

— Да нет, — дядя Фёдор стоял на подножке, вид у него был озадаченный, — тут что-то не так, что-то они сказать нам хотели, потому я и затормозил. Думал, и они встанут.

Он хмурил брови и всё глядел на дорогу, по которой катилось, удаляясь, облако пыли. И курсант из кабины вылез, снял с головы и отряхнул пыльную пилотку, обратился к ребятам:

— Может, из вас кто слышал, о чём кричал тот военный?

Ребята пожимали плечами: нет, никто ничего не слышал. Недоуменно глядели то на дядю Фёдора, то на курсанта. И тётя Поля, видно, не понимая причины неожиданного беспокойства, сказала, жалеючи тех незнакомых солдат:

— Дай им бог тоже доехать, куда надо, подобру да поздорову. У них — своя дорога, у нас — своя.

— Они-то доедут, — проворчал дядя Фёдор, — а вот нам… — и предупредил: — Вы вот что… не на гулянку, не на искурсию едете, ртов-то не разевайте.

— Ты не пугал бы хоть, — обиделась за всех тётя Поля, — мы уж и так все пуганые-перепуганые. Ехай давай.

И опять запылила дорога.

9

Сколько проехали от того места, где повстречались с машиной? С полчаса, наверное. И тут ребята есть запросили.

— Да погодите вы, — стала уговаривать их тётя Поля. — Вот до лесочка того дотянем, сядем по-людски, а то ведь на ходу и язык прикусить можно.

Терпеливо ждали до лесочка и принимались канючить снова.

— Ну вот, теперь уж скоро, — хитрила тётя Поля, — теперь уж обязательно. — Она всё оттягивала остановку, не хотела время напрасно терять. — Вот как увидит кто подходящий лесок, так и кричите…

А лес вон он, уже рукой подать, и ребята, заприметив его, повеселели снова, нетерпеливо поглядывали на тётю Полю: не проехала бы, стукнула вовремя по кабине. А дядя Фёдор, словно угадав их нетерпение, взял да и прибавил газу: погнал, погнал машину к лесочку. Пыль ещё гуще, ещё яростнее заклубилась за бортом. А потом вдруг машину стало кидать по кочкам и ямам, а по сторонам, слева и справа, замелькали кусты и деревья. Дорога с оседающей на ней пылью осталась почему-то в стороне. Всё это произошло так быстро, что никто и не понял, что дядя Фёдор на полном ходу свернул с дороги и, вылетев за обочину, почему-то гнал машину по придорожным кустам.

— Чёрт сумасшедший, — кричала тётя Поля, — с цепи, что ли, сорвался, передавишь ведь всех. Куда тебя понесло-то!

— Держитесь там! — сквозь рёв мотора, сквозь треск ломающегося кустарника, по которому продиралась машина, прорвался вдруг отчаянный голос дяди Фёдора.

И вдруг машина встала. И снова отчаянный голос дяди Фёдора:

— Все к лесу! Живо, мать вашу…

Сам он уже выскочил из кабины, суетливо метался возле машины, размахивал руками и ругался на чём свет стоит. А в кузове — словно оцепенение на всех нашло — никто не мог даже пошевельнуться: и