«Третья сила» - Иван Дорба

— Забора! — поправил Гракова Незымаев. — Высокого роста, полный шатен. Он личный врач Каминского с самого начала в госпитале.

— Слушал я этого Забору и видел, как он отводит от слушателей свои карие глаза, и мне стало понятно, что не верит он в «солидаризм». Почему же перешел в стан врагов своей Родины, которая воспитала, обучила его, дала высокое звание врача?

— Ему близка «солидарность» волчьей стаи, — отрубил Незымаев.

Граков, позабыв все на свете, принялся увлеченно что-то рисовать в блокноте… Все примолкли…

«Интересное чувство заложено в людях, — подумал Олег, заглядывая в блокнот Гракова, — какое-то не поддающееся объяснению уважение к подлинному творчеству. Мы останавливаемся и как завороженные следим за руками ваятеля, за резцом скульптора или за тем, как бросает на полотно мазки кисть художника».

Через десяток минут Граков задумчиво отошел в сторону. Незымаев, Чегодов, медсестра Надя, уборщица Дуся, лесник Степан Карнаух, Губин склонились над листком, вырванным из блокнота, — на картинке слева было изображено вспаханное и уже покрывшееся первыми зеленями поле, справа краснело ржавое болото, затянутое ряской. А над ним, на небольшом пригорке, чернела огромная, слегка покосившаяся виселица. Верхняя ее перекладина уходила далеко в небо, с нее свисала петля. Внизу, на земле, среди чертополоха, лежала продырявленная каска, а на ней, точно черный паук, свастика…

Рисунок навевал жуть своей мрачностью.

— Есть старинное поверье, будто под ногами повешенного вырастает альрауна, или мандрагора; это растение считается волшебным и дурманящим средством, его корень, полагали в Средние века, точная копия тела, воплотившегося в повешенного, беса, — произнес Граков. — Что же может вырасти под этими свастиками, трезубами, знаками РОНА, НТС?

«А ведь Грак — настоящий талант! И кто знает, что еще его ждет? В нем заложен необычайный дар провиденья настоящего художника. Он глубоко верит в то, что написал», — думал Олег Чегодов.

Граков тем временем доставал из кармана один, другой пастельный карандаш и то резкими, то волосяными, едва заметными штрихами поделил эту картину на две части — слева ее зеленя казались живее, ярче, радостней и небо светлело, а справа — становилось все мрачней, безнадежней…

* * *

Граков уехал в Берлин 20 мая. Его провожал Чегодов. И у того, и у другого было тоскливо на сердце. Обстановка на фронте усложнялась с каждым днем. Гитлеровские части рвались неудержимо к Волге. Немецкое радио вещало о победах над сталинскими армиями, о десятках и сотнях тысяч пленных, о неожиданном ударе армейской группы Клейста в районе Краматорска, в результате чего окружены 6-я и 57-я армии и группа Бобкина.

Но Москва и Ленинград упорно держались.

Да будет выслушана и другая сторона!

Жаркий засушливый август 1943 года в поселке Локоть отсчитывал свои последние дни. Душно было в гарнизоне даже по ночам. Олег Чегодов с наступлением темноты, захватив рядно и подушку, отправился за хату в «садок» на свою скамейку «под вишню» и улегся, сунув под голову пистолет. Какое-то время, глядя на далекие звезды, он вспоминал своего преподавателя в корпусе — Чикомасова, который стоял перед картой звездного неба с указкой и вдохновенно рассказывал, закрыв глаза, древний миф о стрельце и его луке, об утках или о таинственной звезде Альдебаран…

Уже сон начал его одолевать, как чуткое ухо уловило приближавшиеся шаги. Это был доктор Незымаев.

— Что-нибудь случилось? — спросил Олег, поднимаясь со скамьи.

— Тебе, Олег, надо готовиться к отъезду. Сегодня слышал: немцы смекнули, что зря расстреляли начальника полиции Локотя Масленникова. Начали новое следствие. Спрашивали твоих Карнауха и Губина. Массовый переход восьмисот человек из бригады Каминского к партизанам их взбесил! К тому же и весточка от Боярского пришла…

— Куда же мне податься? В отряд к Сабурову?

— Нет, приказ Боярского — ехать в Киев. У меня, кстати, там родичи — тетка Гарпина с дядюшкой. Люди они добрые, если живы, конечно.

— Какое же задание?

— А вот держи, читай!

В конверте письмо Боярского и еще какие-то бумаги. Он писал, что руководство НТС, обеспокоенное ростом «сепаративного» движения на Украине, формирует в противовес «самостийникам» сильную группу НТС. В ближайшее время в Киев направляет людей. В прилагаемом списке Чегодов обнаружил несколько знакомых фамилий.

Далее в письме говорилось, что положение немецких войск на Восточном фронте ухудшилось, в Берлине возникла идея создать «самостоятельную» русскую армию под началом бывшего советского генерала Власова. Дальше давалась подробная информация о драчке в исполбюро НТС между Байдалаковым, Вюрглером, Околовым и Поремским…

Светя фонариком, Павел Незымаев стоял молча, пока Олег читал письмо.

Ссылаясь на просьбу Хованского, Боярский рекомендовал Чегодову срочно отправиться в Киев — разрешение на поездку подписано самим генералом Науменом; там необходимо сойтись поближе с сотрудником контрразведки НТС Николаем Шитцем, возглавляющим сейчас украинскую резидентуру «Зондерштаба Б»; установить, является ли Шитц родственником гауптштурмфюрера СД Эбелинга? Находясь в Берлине, Шитц был весьма близок к Байдалакову и принимал косвенное участие в попытке наладить связь НТС с англичанами. Надо, писал далее Боярский, узнать: 1) работает ли Шитц в гестапо? 2) каковы его взгляды на связь с англичанами? 3) насколько он близок с Эбелингом? 4) известно ли что-либо Эбелингу об англичанах?

Наконец давалась явка в Киеве на крайний случай и «ящик» на Подоле в женском монастыре.

Были копии донесений и записка Вюрглера Байдалакову, где он сетовал на то, что в Киеве НТС представлен весьма слабо…

— Все понятно, — проговорил Чегодов, поджигая спичкой письмо, пряча записку Вюрглера в карман.

Фонарик погас, они сели на скамейку, помолчали.

— Уезжать в Киев нужно немедленно, — не торопясь проговорил Незымаев. — Повезло тебе, вовремя подоспела командировка… А то пришлось бы уходить к партизанам…

— Мой отъезд похож на бегство, Каминский заподозрит неладное. Чего доброго, арестует! Он ведь с немцами не очень считается!

— Вырваться из заколдованного круга нам помогут Редлих и разрешение Наумена; покажи Роману записку Вюрглера.

— Это только записка, а не официальный приказ о моем переводе в Киев, который должен поступить из Берлина, или Варшавы, либо из Смоленска от Околова… Редлих не дурак!

— Если Редлих не поможет, позвони в Смоленск Околову, скажи, что имеются особо важные сведения, и уезжай, а тем временем Граков в Берлине подготовит приказ о твоей официальной командировке в Киев…

— А если ему это не удастся?