Валькирия в черном - Татьяна Степанова

Гущин глянул на Катю, но только хмыкнул.

– Что ты там наподчеркивала, лучше скажи, не сочиняй, давай только факты.

– Факты? Ладно, Федор Матвеевич. – Катя отложила пластиковую одноразовую вилку и нож и зашуршала распечаткой: – Вот… «Незадолго до того, как все это случилось, я видела женщину… молодая блондинка, не наша, не из Электрогорска… одета неподходяще для такого расфуфыренного банкета». Это официантка говорит, местная жительница. И она эту женщину не узнала, а до этого смотрите, что она показывала: «Городок у нас маленький, все на виду».

– Неустановленное лицо посетило банкет, согласен, факт первый.

– Дальше. Вот показания официанта, и тоже о незнакомце на автомобиле «Мерседес», который спрашивал дорогу до ресторана. Официант, местный житель, также не опознал его, принял за приезжего, за «инвалида».

– Это тот самый тип, что второго официанта просил отнести записку с угрозами Адель Архиповой, – сказал Гущин. – Значит, доехал, нашел дорогу.

– В записке не было угрозы.

– «Старая сука» – это не угроза, по-твоему? Так там значилось.

– Этот человек написал: «Ну здравствуй, старая сука, не забыла меня?», и если помните, из показаний следует, что Адель Архипова сразу направилась к нему, туда, где он ждал ее. Значит, записка не столько испугала ее, сколько заинтриговала.

– Сильно встревожила, лучше скажи. Этого мужика на «Мерседесе» с бриллиантом и в ботинках от Гуччи мы уже ищем. И он приехал не один, официант кого-то видел в его машине. Так, еще что, пока никакого «эксклюзива» я от тебя не слышу, – Гущин пил сок, морщился. – Кислятина, о-хо-хо… сейчас бы пивка…

– Есть эксклюзив, Федор Матвеевич, – Катя отодвинула тарелки, освобождая место для листов. – Вот что я особо подчеркнула. Показания официанта, опять-таки он местный: «Я сильно испугался… сразу подумал, что их всех отравили. У нас в Электрогорске насчет отравлений плохая тема, темная история».

– Передергиваешь как шулер, – Гущин укоризненно покачал головой. – Вот с чем я борюсь нещадно, вы, молодые, любители факты, показания передергивать. Там же этот повар…

– Официант.

– Ну да, официант, Макаров его фамилия, – Гущин демонстрировал поразительную оперативную память, – говорит о том, что у них отца застрелили, и про семейную вражду, про эту самую ихнюю вендетту – Архиповы против Пархоменко.

– Да, конечно, это важно. Только он не одно это имеет в виду. Вот я дальше подчеркнула: «Та история случилась очень давно, после войны. Но все равно. Я отчего-то сразу об этом вспомнил. И не я один». И он прав, Федор Матвеевич, вот еще показания, и опять же местного – повара ресторана «Речной» Ермолюка, я с ним потом беседовала, он много чего любопытного мне рассказал. А в показаниях «по горячим следам», видите, вот я жирно тут все подчеркнула, он говорит: «Поверьте, в городе станут болтать бог знает что, такие вещи сразу вспомнят, которые, кажется, давно забыты и похоронены».

– Правильно, это про убийства заказные Бориса Архипова и компаньона его Пархоменко.

– Повар совсем не те убийства имеет в виду.

– А какие же?

– Те, что произошли здесь, в этом самом городе в 1955 году.

– Когда? Ты смеешься, что ли? У меня и так голова кругом от всей этой местной свистопляски, а ты еще…

– Мне не до смеха, Федор Матвеевич.

Катя смотрела на Гущина: что ж, раз лысая твоя умная голова, полковник, кругом идет, значит, пора, пора тебе узнать и самую раннюю историю. Основу основ. Умалчивать дальше нет смысла.

– Мне не до смеха, видите, я даже есть тут в Электрогорске спокойно не могу.

И Катя завела свой рассказ – вопреки его недоуменным восклицаниям, вопросам, замечаниям.

Скоро восклицания и вопросы стихли. Полковник Гущин слушал.

Но то, что полковник Гущин слушал, и даже очень внимательно, не перебивая, еще ничего не означало.

Катя выдохлась.

– И где ты все это откапываешь? Уму непостижимо, как это вы, пресса, все это любите.

– Я же сказала, вышло все совершенно случайно, на киностудии разбирают старый архив и тот фильм…

– Да бог с ним, с фильмом. У нас тут конкретное дело уголовное. А та история, как этот твой повар сказал – там все давно забыто и похоронено. Пятьдесят пятый год… ну ты хватила… Берию в пятьдесят третьем расстреляли.

– При чем тут Берия? – рассердилась Катя. – Вы вот вечно так, Федор Матвеевич, сначала все важное отметаете, зато потом…

– Это, по-твоему, важное?

Полковник Гущин – сытый и благодушный, играл с ней, глупой, наивной, как ленивый кот играет с мышью.

– Да, важное, – Катя стояла на своем. – Вот смотрите, с кем я только не говорила: повар, завуч школы, директор кладбища, из ППС патрульные – все они люди разных профессий и возраста, но местные, знают эту историю и помнят о ней. Этот город пропитан старым ядом. И каждый, кто родился тут и вырос, кто здесь живет, и даже те, кто отсюда уехал, носят в себе каплю этой отравы.

– Ну да, еще скажи – это в генах местных.

– И скажу. – Катя не отступала, сжимая в руке пластиковый стаканчик с соком.

– И какое же все это имеет отношение к нашим конкретным происшествиям?

– Два случая отравления в городе, где на местном кладбище тринадцать могил жертв отравительницы.

– Да пойми ты, две влиятельные богатые семьи, по сути, поделили между собой весь этот городишко с его заводом, фабрикой и прочими активами. И между семействами – смертельная вражда, война.

– Пусть так. Но и вы должны понять, что Электрогорск, когда дело касается такого преступления, как ОТРАВЛЕНИЕ, не обычное место происшествия. И тут все не так, как везде, – и убийства, и эта ваша вендетта. И та старая трагедия, она… нет, это не архетип событий сегодняшних, это… знаете, как в кино, – наложение кадров. Когда сквозь кадр проступает другая картина… не менее реальная, но которая лишь кажется нам какой-то нездешней, размытой, призрачной.

– Тебе надо писать книжки, а не забивать голову мне, старому больному человеку, мечтающему об одном – скорее выйти на пенсию, – Гущин покачал головой. – Я тебя взял сюда зачем? Думал, будет толк. Думал, ты поможешь мне разобраться в этой чертовой здешней семейной войне. А ты вместо того, чтобы стараться свести все к единому знаменателю, все только больше стараешься запутать. Наложение кадров… ишь ты… Я в кино не хожу лет тридцать.

– А сколько лет потерпевшей Адель Архиповой? – быстро ввернула Катя. – Семьдесят праздновали? А подросткам, чьи могилы на здешнем кладбище, было по четырнадцать-пятнадцать лет. Вот и посчитайте. Интересно, в какой школе училась Архипова? Не в пятой ли, той самой? В какой пионерский лагерь она ездила девчонкой? Да тут в городе и был всего один в 55-м «Звонкие горны». А эта ваша Пархоменко, мать застреленного на Кипре банкира… Сколько ей лет?