Падение Берлина. 1945 - Энтони Бивор

8 марта советские войска взяли город Штольп, а 10 марта части 1-й гвардейской танковой армии и 19-й армии подошли к Лауенбургу. Колонны беженцев, двигавшиеся к балтийским портам, были перехвачены советскими танковыми бригадами. Женщины и дети, оставив повозки, бежали в заснеженный лес. Советские танки сметали все на своем пути. Тем не менее беженцы были рады, что под гусеницами бронированных машин оказалось всего-навсего их имущество, а не они сами.

Неподалеку от Лауенбурга советские солдаты обнаружили еще один концентрационный лагерь. В нем немцы содержали женщин. Туда срочно были посланы врачи, чтобы спасти тех, кто еще оставался в живых.

Судьба мирных жителей Померании была похожа на судьбу немцев из Восточной Пруссии. В результате того, что Гиммлер запрещал эвакуацию из Восточной Померании, около одного и двух десятых миллиона германских граждан оказались после 4 марта отрезанными от остальной части рейха. Как и жители Восточной Пруссии, померанцы имели очень мало информации о том, что творится на фронте. Однако до них доходили некоторые слухи по поводу действий Красной Армии. Они уже больше не верили ни в какие обещания официальных нацистских представителей и готовы были встретить самое страшное.

Землевладельцы — или "феодалы", как их называли жители деревень понимали, что скорее всего они будут расстреляны. Арендаторы уговаривали их поскорее покинуть свои дома для их же собственной безопасности. Неподалеку от Штольпа готовилась к эвакуации Либусса фон Ольдерсхаузен, падчерица барона Еско фон Путкамсра, того самого землевладельца, который отказался бесцельно губить жизни подчиненных ему фольксштурмовцев из Шнейдемюля. Она была на девятом месяце беременности. Плотник из их поместья соорудил из повозки нечто вроде вагона, покрытого ковром из библиотеки. Это давало возможность как-то укрыться от снега и холода. Внутри "вагона" положили матрасы, на которых и должна была лежать во время движения будущая мать.

Ранним утром 8 марта раздался сильный стук в дверь. Кто-то кричал: "Скорее собирайтесь! Мы отправляемся!"[288]Одевшись так быстро, как только она смогла, Либусса собрала и взяла с собой ювелирные изделия. В доме было много беженцев из других районов, и многие из них уже стали воровать хозяйскую собственность, даже не дожидаясь, пока сами хозяева покинут поместье.

Многие семьи в Померании, равно как и в Восточной Пруссии, успели заметить, что их французские рабочие стараются уехать вместе с ними. Они отнюдь не хотели дожидаться своего освобождения Красной Армией. Когда Либусса садилась в покрытую ковром повозку, то вдалеке уже слышался гул канонады. Их дорога лежала на восток — к Данцигу. Однако с самого начала пути стало понятно, что советские танковые бригады передвигаются быстрее беженцев. Вскоре среди них разнесся слух, что им не успеть вовремя к спасительному причалу порта.

Проснувшись посреди ночи, Либусса поняла, что происходит что-то не то. Ее отчим, барон Еско фон Путкамер, надевал свою военную униформу с многочисленными медалями. Ее мать также одевалась. Еще с того момента, как они осознали, что части Красной Армии обошли их колонну, родители Либуссы решили совершить акт самоубийства. События в Неммерсдорфе, а также недавняя информация о поведении советских войск в Восточной Пруссии убедили их в том, что они не должны остаться в живых. "Время пришло, — произнес барон Еско. Русские будут здесь через час или два". Либусса, вышедшая на дорогу вместе с родителями, первоначально также хотела покончить счеты с жизнью. Но в последний момент она внезапно изменила свое решение. "Я хотела бы уйти вместе с вами, — сказала она, — но я не могу. Я несу в себе ребенка, моего ребенка. Он стучится уже так сильно. Я останусь жить. Я не могу убить его". Мать Либуссы поняла цочь и сказала, что она тоже останется вместе с ней. Барон, озадаченный и встревоженный, был вынужден снять военную форму и отложить в сторону пистолет. Теперь единственной надеждой на спасение оставалось слиться с другими беженцами и сделать все возможное, чтобы русские не признали в них богатых землевладельцев.

Вспышка сигнальной ракеты, появившаяся на краю поля, возвестила о том, что русские уже пришли. Как только свет от ракеты погас, послышался звук надвигающихся танков. Советские танки, словно монстры, выезжали из леса, ломая по пути небольшие деревья. Несколько танков выстрелили из башенных орудий в сторону деревни, очевидно, чтобы запугать ее жителей. Затем по домам ударили танковые пулеметы. Они стреляли короткими очередями по окнам и дверям, заставив всех жителей прижаться к полу. Со стен посыпалась штукатурка. Красноармейцы оказались не похожи на тех завоевателей, которых немцы ожидали увидеть. Они были одеты в поношенную коричневую форму, запачканную и рваную. Их ботинки почти развалились на части, а оружие висело на плечах не на ремне, а на веревке. Все это так не походило на образ солдата-победителя, известного немцам по кадрам кинохроники о прошлых успехах германского вермахта.

Грабеж начался практически сразу же. Заходя в помещение, советские солдаты первым делом кричали: "Ур! Ур!" Так они требовали у немцев снять свои наручные часы. Французский военнопленный, находившийся вместе с колонной беженцев, запротестовал и стал говорить русским, что является их союзником. Но он немедленно получил удар прикладом в живот. Затем русские стали обыскивать багаж беженцев. Неизвестно, сколько бы это еще продолжалось, но внезапно на улице прозвучал приказ их офицера выйти на улицу и построиться. Солдаты стали прятать захваченные вещи под телогрейки и выходить из дома. Там их уже ждали бронированные машины.

Беженцы, только что испытавшие страх от первого появления смертельного врага, вздохнули с облегчением. Но оно было недолгим. Следом пришла другая волна русских, на сей раз кавалерийское подразделение. Они уже не слишком спешили, а это означало, что у них имелось время для изнасилований. Дверь с треском отворилась, и в помещение вошла небольшая группа красноармейцев, внимательно всматривавшихся в лица своих жертв.

Генерал Вайс, предупреждавший фюрера о невозможности удержания Эльбинга, был снят им с поста командующего 2-й армией. На это место назначили генерала фон Заукена, бывшего командира корпуса "Великая Германия".

12 марта генерала Заукена вызвали в рейхсканцелярию для получения нового назначения. Бывший офицер кавалерии появился там в монокле и с рыцарским крестом с мечами и дубовыми листьями. Стройный и элегантный, Заукен слыл ультраконсерватором. Он не боялся открыто называть нацистский режим "коричневой бандой". Гитлер попросил Гудериана кратко описать ситуацию, сложившуюся в районе Данцига. Когда тот закончил, Гитлер сказал Заукену, что он должен будет получать приказы от гауляйтера города Альберта Фёрстера. Генерал вышел вперед и произнес: "Я не собираюсь подчиняться приказам гауляйтера"[289]. Все присутствовавшие отметили, что Заукен не только вставал в открытую оппозицию Гитлеру, но он даже не удосужился обратиться к нему "Мой фюрер". Даже Гудериан, который имел куда больше стычек с Гитлером, чем кто-либо другой, и то был шокирован таким поведением. Однако самым удивительным было поведение самого фюрера. "Хорошо, Заукен, тихим голосом ответил он. — Берите на себя все командование".