Не могу отвести глаза - Кейси Майклз

— Они объяснили мне мою ошибку, — проговорила наконец Шелби, начиная понимать весь юмор ситуации, вспомнив выражение ужаса на их лицах, когда она начала обсуждать свою идею о вечерней одежде. — Они сказали, что им просто не до карману прокат смокинга и покупка билетов на ужин. А так как у Тони нет разрешения на продажу спиртных напитков, но завсегдатаям можно приносить с собой спиртное, по их мнению, было бы лучше вместо смокингов и ужина устроить две вечеринки с пивом. У них, у моих завсегдатаев, такие простые вкусы.

— А право, жаль. — Допив пиво, Куинн поставил стакан на подставку. — Сдается мне, я заплатил бы вдвойне, чтобы увидеть Джорджа в крахмальном воротничке. Ну и когда же торжество?

Она по-прежнему избегала его взгляда, занимаясь складкой на юбке.

— Поскольку мы и так всегда переполнены в пятницу вечером, на этот день мы и запланировали, — сказала Шелби, зная, что этот ужин станет ее последним в Восточном Вапанекене.

Ей придется вернуться домой.

Сомертон повел себя хорошо, не позвонив в Береговую охрану или куда там звонят в таких случаях. Однако возвращается, повидав своего новорожденного внука, Тельма, работы у Шелби не будет, значит, и в самом деле пора отправляться домой. Она запланировала три недели, возможно, четыре, а провела вне дома меньше двух. У нее оставалось всего несколько дней в Восточном Вапанекене, всего несколько дней с Куинном.

Она уезжает домой.

Сразу после того, как нашла способ соединить Бренду и Гарри.

Сразу после вечера по сбору средств, который она затем поддержит анонимным денежным взносом, как только снова получит доступ к своим деньгам.

Сразу после того, как в первый и последний раз займется любовью с Куинном Делейни и скажет ему правду. Потом вернется в Филадельфию, сообщит Паркеру, что никогда не выйдет за него, запрется у себя в комнате и будет целый месяц плакать.

Если только не признается Куинну сейчас, сегодня вечером. Шелби искоса глянула на него, обдумывая эту мысль.

Что же ему сказать? Что она, богатая наследница в бегах, решила лечь с ним в постель, желая достойно завершить свое приключение?

Вряд ли.

Рассказать ли Куинну про записку? Про то, что тревожилась, не завсегдатаи ли ее послали, но вскоре поняла нелепость такого предположения?

Поделиться ли своим ощущением, будто в Восточном Вапанекене есть человек, знающий, кто она такая, и, возможно, за первым письмом последует другое, и от нее потребуют огромную сумму за молчание?

Поведать ли о том, что она, кажется, влюбилась в него, вернее, уже любит его и не может заниматься с ним любовью, пока он не узнает правду?

Есть риск, что он выставит ее и никогда больше не пустит на порог… И тогда Шелби никогда не испытает того, о чем так мечтает.

— Шелли? Земля вызывает Шелли; Шелли, прием.

— А, что? Ой, прости. Я задумалась. Ты что-то сказал?

— Я только спросил, все ли в порядке и не хочешь ли ты мне что-то рассказать?

Куинн полагал, что Шелби как раз сейчас решает, рассказать ему о записке или нет. Но едва произнеся эти слова, он понял, что совершил ошибку, ибо она замерла и стиснула ладони на коленях.

Куинн взял ее руки в свои, поднес их к губам.

— Нам, наверное, не нужно говорить, да? — спросил он, глядя в ее выразительные карие глаза, которые будут преследовать его до могилы. Куинн не хотел, чтобы эти глаза снова стали пустыми к безжизненными.

— Вероятно… вероятно, нет, — тихо отозвалась она, и ее дыхание внезапно стало неровным. Скарлетт О’Хара была права. Она обо всем подумает завтра. Но сегодня… когда Шелби совсем не хотела думать.

Куинн обнял ее, осторожно, чтобы не испугать. Он догадывался, что, возможно, эта женщина уже ложилась с кем-то в постель, но с ней никто еще не занимался любовью так, как она того заслуживает.

— Ты уверена? — прошептал он, когда его губы оказались почти у самых губ Шелби, и она закрыла глаза. Если бы она сказала «нет», ему пришлось бы покончить с собой из-за того, что задал такой опасный вопрос.

Шелби прикоснулась ладонью к его щеке, ее губы изогнулись в слабой улыбке. Приглашающее прикосновение. Дрожащая, приглашающая улыбка.

Куинн чувствовал себя мерзавцем, занимаясь любовью с женщиной, которая понятия не имела, кто он такой. В нем жестоко боролись представления об этике, честной игре и нечистой совести. Куинн послал все это к черту.

Оба задрожали, когда их губы встретились, тела соприкоснулись, и он, взяв Шелби на руки, понес ее в спальню.

Заколки выпали из волос, и струящиеся светлые волны веером рассыпались вокруг ее головы, лежащей на цветастом покрывале. Куинн разделся бы, но не мог оставить ее, ибо боялся рисковать. Поэтому он пристроился рядом с Шелби, не выпуская ее из рук, целуя и целуя без конца.

Куинн никогда не пробовал таких сладких губ, не ощущал такого нежного и податливого тела. Такого жаждущего. Такого щедрого. И вместе с тем требующего всего от него. Всего, и даже больше…

Незаметно их одежда исчезла, и теперь они лежали, обнаженные, прижавшись друг к другу, и целовались даже тогда, когда руки исследовали, знакомились, находили.

— Ты такая красивая! — прошептал Куинн, пытаясь совладать со своим дыханием, дать Шелби еще одну возможность сказать ему, что они зашли слишком далеко и она не хочет заходить дальше.

— Люби меня! — Шелби не слишком опытно, но жаждуще потерлась о его бедра. — Пожалуйста!

Не открывая глаз, она слушала свой голос, с мольбой обращавшийся к Куинну, и испытывала унижение, наблюдая за происходящим со стороны, поскольку была убеждена, что за импульсивные поступки приходится расплачиваться. Но та часть ее натуры, которую Шелби открыла в себе совсем недавно, сгорала от желания и приводила более убедительные аргументы: возьми то, что хочешь, возьми сейчас. Возьми все. Ты этого заслуживаешь. Тебе это необходимо.

Она почувствовала его губы на своей шее, на груди. Куинн обхватил губами ее сосок, облизнул его языком.

Таких невообразимых ощущений Шелби никогда еще не испытывала. Куинн прокладывал путь к ее животу и ниже, вызывал тепло и жжение внутри.

Шелби теснее прижала его к себе, провела ладонью по темным как ночь волосам, почувствовала под пальцами выпуклые мышцы его спины. Куинн брал и брал, а она все отдавала, пока его пальцы не нашли самое заветное место и не привели Шелби на грань восторга и тайны, которую ей предстояло познать или умереть.

Куинн знал, что Шелби готова принять его, более чем готова. Ее тихие стоны довели Куинна до того, что он едва не потерял контроль над собой. Однако он поклялся себе, что Шелби узнает всю полноту ощущений, и это удержало его от разрядки.

Куинн сдержался даже тогда, когда она вновь застонала. Затем коленом раздвинул Шелби ноги и наклонился, чтобы поцеловать ее. Потом опустился на нее.