Принцесса Азии - Юлия Алейникова

– Не знаю. Мне надо подумать.

И они стали думать.

Сован с тяжелым сердцем переступил порог знакомого дома, с которым было связано так много в его жизни. Он помнил, как двадцать пять лет назад Криель праздновал новоселье. Как играли свадьбы двух его дочерей и сына.

Двадцать пять лет. Как быстро пронеслось это время. В молодости жизнь полна впечатлений, двадцать лет его юности и зрелости были наполнены событиями, воспоминаниями. Первая любовь, дружба, первые испытания на прочность. Ему очень рано пришлось доказывать миру, кто он есть, Нуон Сован. Смелость, мужество, преданность не были для него тогда пустыми словами. И всегда рядом с ним был его друг, маленький, хрупкий Криель Тхать. Они вместе голодали, боролись, пробивали себе дорогу в жизни. Сколько раз, лежа ночью без сна под одним драным одеялом, они мечтали о другой, сытой жизни. В их дружбе не было тепла или чрезмерной искренности, но на всем свете у Сована не было человека ближе.

Они понимали друг друга и могли доверять друг другу, а только это и было важно.

Криель, маленький, тощий, часто попадал в неприятности, его задирали, шпыняли, не принимали всерьез. Но это не сломило его, а лишь ожесточило и без того лишенное любви сердце. Защищая себя, он достиг совершенства в смертоносных приемах. Из-за маленького роста и тщедушного сложения он не мог позволить себе оставить противника в живых, дать возможность нанести второй удар. Он должен был бить насмерть. Или он, или его. Юркий, невероятно быстрый, он овладел многими видами оружия. Знал уязвимые точки тела, он мог свалить противника, воткнув в него простой карандаш. Он был беспощаден, жесток, злопамятен. Его изощренная жестокость иногда вызывала отвращение даже у самого Сована. И все же они были друзьями. Нет, скорее все же товарищами. Товарищами по борьбе. Борьбе за жизнь.

Потом она настала, сытая успешная жизнь. Пришел достаток, появились влияние, власть. Они по-прежнему были рядом. Их союз был так же надежен. Но со временем из их отношений стало уходить внутреннее единение. Сован сам не заметил, когда они превратились в сухих, ожесточившихся стариков. Эта сухость, казавшаяся ему раньше сдержанностью, на самом деле была просто смертью их душ. Убивая других на пути к своей цели, они не заметили, как убили себя.

Они оба давно мертвы, и то, что он собирается сегодня сделать, ничего не изменит.

Сован специально выбрал для этого утро. Криель будет один. В доме, конечно, есть слуги, домашние, но никто из них никогда не заходит на рабочую половину Тхатя. Здесь вообще бывают только избранные, человек десять. Даже вход на эту половину ведет с другой улицы.

Сован помедлил на пороге, прислушиваясь, не дрогнет ли что-нибудь внутри, но нет. Сердце его билось ровно, ни волнения, ни грусти, только пустота. Живой труп.

Как странно и удивительно складывается судьба. Они оба такие высохшие, бесчувственные, мертвые душой, вдруг испытали на старости лет страсть, почти юношескую, готовую к самоотречению. И объектом этой страсти стала женщина. Юная, прекрасная, живая и горячая, как огонь, пылкая, жадная до жизни, такая, какими были они сами давно-давно, на заре своей жизни. Так пусть ей теперь улыбнется мир, подарит все свои краски. Они уйдут, давая ей дорогу.

Да, Сован теперь знал, что Золотая роза никогда не будет принадлежать ему. Она не будет принадлежать никому. Она будет царить над миром, пока ее нежные лепестки не опадут и жизнь не покинет это прекрасное тело. Ей нет пары, она обречена на вечное одиночество. Бедная девочка, она стремится к тому, что не дает счастья.

Теперь он это знает.

Сован усмехнулся. На старости лет он превратился в поэта. Любовь!

Сован расправил ссутулившиеся плечи и распахнул дверь.

Криель сидел за своим столом, когда Сован вошел в кабинет.

Гладко выбритый, подтянутый, в строгом костюме, он походил на респектабельного бизнесмена, а не на главу крупнейшей и опаснейшей в стране мафиозной группировки. Он сидел неподвижно, глядя в окно остановившимся взглядом.

– Это ты? – Криель обернулся на звук хлопнувшей двери. – Садись, – проговорил он высоким юношеским голосом.

Пока Сован устраивался в кресле напротив, Криель молча смотрел на старого товарища. Сегодня был странный день. С самого утра он необычно остро чувствовал все происходящее вокруг.

Лучи пробившегося на заре сквозь тучи солнца показались ему особенно яркими, искры росы на листве в саду, когда он вышел на террасу, запах цветов, голоса птиц. Мир словно обрел особую выразительность, контрастность, таким он бывает в детстве.

При виде своей семьи, собравшейся за завтраком, он вдруг ощутил чувство щемящего единения вместо обычного легкого раздражения, сопровождавшего все его встречи с родственниками последнее время. Маленький годовалый внук своим лепетом чуть не растрогал его до слез.

Испугавшись происходящей с ним перемены, он встал в середине завтрака и закрылся на своей половине, приведя в недоумение домашних.

Сидя за своим столом, ему удалось обрести некое подобие покоя и равновесие. Криель просмотрел несколько документов. Сухие колонки цифр благотворно влияли на него, помогая отбросить ненужные эмоции. Наверное, это старость, грустно думал Тхать, глядя на лиловые азалии за окном. В этом-то странном настроении и застал его Сован.

Посмотрев сейчас на старого товарища, Криель удивился тому, как быстро и незаметно они оба постарели. Как незаметно пронеслась их жизнь. Давно ли они рыбачили на Меконге, грабили по ночам маленькие суденышки? А их приезд в Пномпень? Бесконечные гражданские войны, потрясавшие страну на протяжении почти двадцати лет, американские бомбардировки, вьетнамские коммунисты, режим «красных кхмеров», когда они были вынуждены скрываться в джунглях, организуя вооруженные отряды. Чего только не было в их наполненной событиями жизни.

Эти воспоминания коснулись сердца Криеля теплым отсветом его молодости. Как жаль, что последние годы он был так глух ко всему окружающему, кроме своего бизнеса. И с Сованом они как-то отдалились теперь друг от друга.

Когда у его старого товарища погиб сын, он, конечно, был на похоронах и выразил свои соболезнования, но они никогда не говорили по душам. Он не поддержал его, как положено друзьям, и сейчас ему стало неловко за ту незаслуженную холодность и за нынешнюю непривычную мягкотелость.

Чувство вины, смущение, сентиментальные воспоминания заставили Криеля заговорить мягким, не свойственным ему голосом. Сглотнув неизвестно откуда взявшийся в горле ком, он спросил: «Что нового?» – имея в виду самого Сована.

– У меня есть информация о Свае, – сухо, как всегда не глядя на Тхатя, ответил Сован.

– Да? – несколько разочарованно произнес Криель.

– Он убит. – Сован открыл небольшой пластиковый футляр, который держал в руках, и аккуратно, двумя пальцами достал иглу. – Он узнал кое-что лишнее, и я убил его.