Генеральша и ее куклы - Светлана Шишкова-Шипунова

«Может, у неё и правда с головой что‑то? – рассуждала сама с собой Лана. – Может, она не хотела, чтобы мы все знали об этом, и пыталась сама лечиться? А может, эта Инна успела её куда‑нибудь в психушку засунуть? Бедная, бедная Руся!». Только она вознамерилась высказать свои догадки, как В. В. её опередил:

— Захар только что звонил. Кажется, она появилась!

— Кто, Руся?

— Нет, Инна!

Моя дорогая девочка! Эту часть моих записок к тебе я начинаю далеко от дома, в крошечном городке под названием Марианские Лазни на Западе Чехии. Что тебе сказать? Городок чудесный, стариный парк, старинные отели. Здешние минеральные воды особенно хороши для почек, потому сюда и ездят в основном немцы – известные любители пива, тогда как русские предпочитают отдыхать и лечиться в соседних Карловых Варах, тамошняя вода больше годится для печени, что для наших соотечественников актуальнее. Названия марианских источников – Рудольф, Каролина, Фердинанд – тоже напоминают о немецком прошлом этого городка, да и сам он до сих пор значится в путеводителях под двумя именами, второе из которых даже более известно – Мариенбад.

Желаю тебе когда‑нибудь побывать здесь, но – не скоро, не скоро, потому что этот курорт, что ни говори, для стариков и старушек, попивших на своём веку пива и других веселящих напитков. Даже мне, ещё далеко не старушке, но уже поглядывающей на них с сочувствием и страхом (неужели это и моё надвигающееся будущее?) скучновато здесь. Хорошо, что, не изменив своей привычке, я прихватила с собой ноутбук, и теперь, прогулявшись поутру на источник, приняв углекислую ванну и позавтракав в ресторане отеля за столом с хрустящей белой скатертью и накрахмаленными до несгибаемости салфетками, мы поднимаемся в свой номер с видом на парк, муж мой усаживается смотреть по доходящему сюда первому каналу фильм про Ниро Вульфа, а я закрываюсь в другой комнате и пытаюсь что‑то писать.

Я хочу теперь рассказать тебе о другом твоём дедушке, который встретит твоё рождение и будет рядом с тобою, пока ты будешь расти и подрастать в нашем доме. Думаю, вы полюбите друг друга. Все зовут его Васильичем, или В. В., а для меня он – просто «Котик», так уж у нас завелось, из песни слова не выбросишь, а мне удобно называть его здесь, в этих записках, так, как в жизни.

Мы теперь много ездим с Котиком. По этой причине мне все труднее пишется. Это раньше, работая в газете, я умела писать в любой обстановке – в шуме, в гаме, днём ли, ночью ли (по ночам даже лучше получалось). Но теперь, когда я давно уже «вольный художник» и пишу для себя, мне нужны уединение и тишина. А также достаточное количество свободного времени. Но никто из моих близких не хочет этого понимать. Вот и Котик – из самых благих побуждений, конечно, — тащит меня то в Ниццу, то в Биариц, а то вот в Марианские Лазни. Он прав: пока мы живы, надо посмотреть мир, ведь смолоду у нас не было для этого ни возможности, ни денег. В той, прежней жизни я один–единственный раз выезжала за границу – в тогда ещё союзную Югославию, по путёвке «Спутника», с 30 советскими рублями, обменянными на 540 югославских динар. Теперь мы можем ездить куда хотим и тратить сколько вздумается. Вот и навёрстываем.

Но все чаще я ловлю себя на мысли, что в действительности ничего этого мне не надо, а всё, что надо, — это отдельная комната, стол с компьютером, стопка чистой бумаги и, чтобы никто меня не трогал, никуда мне не надо было спешить и никакие обязанности надо мной не висели. Вместо этого я и дома только и делаю, что езжу туда–сюда, туда–сюда. У нас, видишь ли, квартира в Москве и дом на побережье, там и там устроен для меня отдельный кабинет, а работать‑то и некогда. Дом – это большое хозяйство, и сколько же времени оно требует, хоть сама я давно уже не мету и не мою, а всё равно – время и душу он забирает, ещё и как! И всё вспоминаю свою старую маленькую квартирку и свой столик, заваленный газетами и книгами, и как мне там хорошо, всласть работалось.

Пишущему человеку лучше быть нищим или хотя бы бедным. Наличие собственности, не способствует вдохновению, уводит мысли совершенно в ином, чуждом писательству направлении…

Впрочем, извини, моя дорогая, я же ещё не объяснила тебе, откуда всё это взялось, и как я дошла до жизни такой. Поэтому перенесусь‑ка я из сказочного Мариенбада в родную свою провинцию и отмотаю назад… сколько же? – о, да уже целых 17 лет!

В то время мы жили с моим сыночком (твоим будущим папой) вдвоём. Я много работала, уезжала в редакцию утром и возвращалась поздно вечером, иногда даже ночью, такой раньше был график выпуска газет, ночной. Сыночек, придя из школы, проводил время на улице, гоняя летом в футбол, а зимой в хоккей. В дворовой команде его, самого маленького, всегда ставили вратарём, так ловко он «гасил» мячи и шайбы. Учиться он не любил, и меня довольно часто вызывали в школу. Это было тяжёлой повинностью, потому что, когда меня, бывшую круглую отличницу, какая‑нибудь молодая учительница начинала стыдить и воспитывать, я не могла этого вынести и еле сдерживалась, чтобы не расплакаться. А однажды и расплакалась прямо в кабинете директриссы, пригласившей меня по поводу драки моего сына с двумя мальчиками из старшего класса. Она, видите ли, считает, что я должна больше внимания уделять воспитанию ребёнка. Ясно, должна. Конечно, должна. Но вот не получается. Плохая я мать.

В детстве, до школы, мы с ним много читали. Кстати, мальчики в отличие от девочек любят совсем другие сказки, даже и не сказки, а истории, где главные персонажи – не прицессы и принцы (принцы – это тоже из девчачьих сказок), а смелые и ловкие герои. Сначала мы читали с ним «Айболита», потом «Незнайку» — в Солнечном городе и на Луне, потом «Волшебника Изумрудного города» и «Урфина Джюса» с его деревянной армией, потом, уже перед самой школой — «Маугли» и «Робинзона Крузо»… Мальчики ведь должны учиться смелости и находчивости, а также разным военным хитростям. Но лучше бы я не спешила прочесть шестилетнему ребёнку «Робинзона», а приучила его читать самостоятельно. Почему‑то я этого не сделала (не смогла, не успела, не получилось), а школа надолго отбила у него охоту к чтению. То есть мальчик любил книжки, но только, когда их ему читали вслух, сам же так и не пристрастился к этому лучшему из человеческих занятий.

Зато он любил рисовать и мог часами сидеть за своим секретерчиком, склонив голову, высунув кончик языка, и рисовать большие, подробные картинки, умещая на небольшом листе множество фигур и предметов. Однажды он умудрился на стандартном листе писчей бумаги изобразить 100 танцующих скелетов. Я его на всякий случай поругала, но листочек не выбросила, все‑таки труд.

По воскресеньям мы с ним ездили на кладбище, к его отцу. Пока я собирала опавшие листья, он приносил из колонки, находящейся вдалеке от Гошиной могилы, воду, я мыла памятник, наливала остатки воды в пластмассовую банку, ставила цветы, он относил подальше мусор, потом мы ещё немного сидели с ним на скамейке у прибранной могилки и отдыхали. Он никогда ни о чём меня не спрашивал, сидел, прижавшись плечиком, и молчал.

Лето он проводил на даче у бабушки, Гошиной мамы, там у него были велосипед, самокат, куча солдатиков и машинок. Бабушка, которая, собственно, его и вырастила (в своё время я «подбросила» ей четырёхмесячного кроху, а сама вернулась на работу), кормила его клубникой и черешней, дед давал порулить своим старым «Москвичом», в общем, ему там было неплохо. Я приезжала к ним на субботу- воскресенье, если не брала работу на выходные домой. Он ждал меня, выбегал на просёлочную дачную дорогу и караулил автобус из города.