Охотники за удачей - Дмитрий Леонтьев

— Привет, — ответила она. — Так… по-разному… А ты как?

— Тоже по-разному… Не будешь возражать, если я закурю?

— Нет. Ты же помнишь — хоть я сама и не курю, но люблю запах табачного дыма…

Наблюдавший за ними Кондратьев восхищенно покачал головой:

— Во дает, мужик! Ни цветов, ни шампанского не требуется, подошел и — в атаку. Класс!

— Они знакомы, — убежденно сказал Березкин. — Это же сразу видно. Даже по тому, как он дернулся, заслышав ее имя, можно было понять. А отправил я его к ней, потому что нам с тобой надо очень серьезно поговорить без свидетелей… Мне кажется, что Врублевский выполнил свою работу…

— Да, мужик пашет, как проклятый, — простодушно подтвердил Кондратьев, — день и ночь работает. За три года столько сумел, сколько я и за всю жизнь бы не осилил…

Березкин недовольно поморщился:

— Я не то имел в виду. Работает он много и хорошо — спору нет. Но он выполнил свою работу. Все, хватит Врублевского… Не понимаешь? Он сделал очень многое, и сделал это фактически в одиночку. Я сам хотел осуществить эту реорганизацию, но подвернулся он, и я позволил ему сделать это вместо меня. Я предоставил ему возможности, но организатором, вдохновителем и даже исполнителем был он. У наших врагов и конкурентов есть глаза, и они прекрасно видели, сколько было в этом его заслуги. И милиция, и «шерстневцы», и даже бизнесмены сейчас больше всего ненавидят именно его. На нем сконцентрировалось все их внимание. А мы оставались в стороне, «за кулисами», и про нас даже успели позабыть… не все, но многие. Он подставляет милиции в качестве «козлов отпущения» «шерстневцев», не понимая, что сам выполняет ту же роль, таская для нас каштаны из огня. Но теперь это становится ненужным и даже опасным. Он получит контрольный пакет акций универмага «Прибрежный» — в этом я уверен. А значит и получит полный контроль над городом. И что тогда мы станем не нужны ему. Он не остановится на достигнутом, а мы станем для него всего лишь пройденной ступенью. Он опасен, Дима. Он слишком умен и честолюбив для такого маленького городка. Он может навлечь на нас гнев как конкурентов, так и милиции. А питерская и московская милиция будет посильнее наших «стражников». И конкуренты там не в пример весомей и опаснее. Мы не можем позволить ему рисковать в этой битве нашими капиталами. Нужно уметь вовремя останавливаться. Жадность еще никого до добра не доводила. А у него хуже чем жадность. У него — азарт. Ему нравится рисковать. А мне это уже давно перестало нравится. Я предпочитаю синицу в руках, чем журавля в небе. Мы обладаем вполне достаточной властью и достаточным состоянием. Глупо рисковать ими. Я хочу легализоваться, заняться банковским делом и поставить жирный крест на том, что было вчера. Денег у меня достаточно, пришла пора подумать об их умножении и сохранении, а это невозможно без соответствующей репутации. Я хочу оставить все это, — он обвел рукой вокруг себя, — тебе. Ты займешь мое место и успеешь накопить кое-что и для себя. Время еще есть. Года три-четыре, но есть. Устраивает тебя такая перспектива?.. Я так и подумал, что устраивает. Поэтому и оставил тебя здесь «смотрящим» на время моего отсутствия. Но на самом деле я уже не вернусь, и ты должен об этом знать. Врублевский подогнал нам этот «Комета-банк» очень вовремя. Но сам Врублевский опасен и для меня, и для тебя. Он — символ нашего расцвета. Понимаешь? Нет его — нет прошлого. Его нужно… устранить аккуратно и бесследно. Подожди, пока он получит акции универмага «Прибрежный» и примется за устранение группировки Шерстнева. Вот тогда и… Все решат, что это дело рук людей Шерстнева. Ты все понял?

Кондратьев слушал завороженно и ошеломленно, бросая в сторону Врублевского быстрые, беспокойные взгляды.

— Вот и еще одно доказательство моей правоты, — усмехнулся Березкин. — Ты его боишься. А это значит, что он опасен. Если ты правильно оценишь свое состояние сейчас и сделаешь соответствующие выводы, то не сможешь не согласиться со мной. Я редко ошибаюсь, Дима. Очень редко… Он хоть и заляпан дерьмом с головы до пят, но он из другой породы, и он никогда не сможет до конца принять наши правила. Зато, когда исчезнет «символ» — Врублевский, исчезнут и преступные «авторитеты» Березкин и Кондратьев. Останутся банкир Березкин и директор охранного предприятия Кондратьев. Это ты тоже понимаешь? Мы ведь не уркаганы по жизни, а, Дима? Мы сделали себе денег на жизнь, и теперь нужно вовремя отвалить в сторону с «прихватизированным» добром. А дурачки пусть играют в «блатную романтику» — на то они и дурачки. Сказки про братство пацанов — для отморозков Шерстнева. У них все равно никогда ничего не было в карманах, им ничего другого и не остается. А нам с тобой есть чем рисковать… Я прав?

Кондратьев еще раз посмотрел на увлеченного беседой Врублевского и медленно, словно не решаясь, кивнул. Но перехватив укоризненный взгляд Березки- на, подтвердил уже решительнее:

— Да. Прав. Он может быть опасен. Я займусь им, как только он получит для нас контрольный пакет акций универмага.

— Вот и хорошо, — улыбнулся Березкин. — Всегда нужно знать, когда следует остановиться, и уметь заметать следы… Так давай выпьем с тобой за то, чтобы мы всегда оказывались умней и дальновидней своих врагов и конкурентов. За то, чтобы никто и никогда не смог вырвать у нас кусок изо рта, или даже покуситься на него. «Наполовину» бандитом быть нельзя, а случайные попутчики могут быть только использованы. За нас с тобой, и за нашу безопасность и процветание!..

Дом Ключинского, Сидоровский отыскал без труда. Небольшой и приземистый домик в самом конце маленького поселка, раскинувшегося сразу за чертой города. Крохотный огород, сад, состоящий из четырех яблонь и двух слив, да изрядно обветшавшая банька на берегу зарастающего тростником озера — вот и все хозяйство, которое находилось теперь в распоряжении старого художника.

Сидоровский постучал и, получив разрешение, вошел. Ключинский стоял возле установленного у окна мольберта и увлеченно работал. Мельком взглянув на неожиданного гостя, предложил:

— Проходите, капитан. Проходите и присаживайтесь. Я сейчас закончу, и тогда буду в полном вашем распоряжении. Извините меня за эту нетактичность, но уж больно хорошо работается. Бывают такие «вспышки», чаще называемые вдохновением, упускать которые просто грешно. Я нашел очень интересный ход, можно даже сказать — поворот, позволяющий мне выразить мысль… Всего пара штрихов, а картина получает новый подтекст, иную, более глубокую окраску… Не обращайте внимания: это я немножечко хвастаюсь. Так всегда бывает, когда я доволен собой… Правда, потом приходит пора, когда я ненавижу свою бездарность… но я привык и к первому, и ко второму. Наверное, так бывает у всех. Словно по склонам идешь: то вверх, то вниз, то победы, то поражения, то вдохновение, то депрессии…

— Некоторые перекидывают через пропасть депрессии мостик из наркотиков, — заметил Сидоровский, присаживаясь на грубо сколоченную табуретку. — Это, правда, помогает в творчестве?

— Нет, — уверенно ответил Ключинский. — Это — допинг. Он действительно прибавляет сил на какой-то краткий промежуток времени, но в целом… В целом, он отнимает больше чем дает, и приходится без конца увеличивать дозы, чтобы оставаться на прежнем уровне. Это напоминает попытку спрятаться от действительности, от страха, от стрессов, от депрессий. А нужно просто принимать все эти неудачи и падения как опыт. Человек учится не на победах, а на поражениях. Были те, кто принимал наркотики и пытался творить. Были среди них и весьма талантливые люди, даже такие как Бодлер и Нострадамус. Но они пользовались талантом, а считали, что им помог наркотик. Когда-то, в древности, действительно применяли наркотик как средство для получения знаний, особенно в магии. Жрецы, путешествуя по «дороге сновидений» в поисках новых знаний, пользовались этим допингом. Но они знали, насколько это опасно, и знали, что с ними будет в конечном итоге. Но речь не шла даже о «жертвенности», потому что никто не мог знать: пойдут эти знания во вред или на пользу людям. Наркотик разрушает мозг, и о здоровом творчестве речь уже идти не может. Вы может себе представить наркоманами Пушкина, Гете, Гюго, Рафаэля, Гомера? Нет, это всего лишь слабость, попытка скрыться от действительности, убежать от поражений… А для творчества очень важны поражения.