«Всё не так, ребята…» Владимир Высоцкий в воспоминаниях друзей и коллег - Игорь Кохановский

10.04.1968

Прискакал с двух концертов. Записки: …Что с Высоцким? Правда ли, что Высоцкий уволен из театра?

Нет, Высоцкий снова в театре, вчера мы играли «Послушайте!» первым составом. Взят на договор с какими-то унизительными оговорками, условиями и т. д. Но иначе, в общем, и быть не могло.

14.04.1968

Утренний «Галилей». Снова Высоцкий на арене. Зал наэлектризован. Прошел на «ура». Алые тюльпаны. Трогательно. ‹…›

21.06.1968

В среду (19-го) мы катались с Высоцким и Г[ариком] Кохановским в Ленинград смотреть «Интервенцию». По-моему, гениальная картина, и многие так говорят. Моя работа меня устраивает, не везде, но в общем удовлетворительно. Что говорят люди, я подожду записывать до окончательного выхода фильма. Скажу только – по сумме всех отзывов я делаю вывод: я выиграл Женьку. Все. Больше пока ничего не скажу, потому что очень много порезали и могут чикнуть еще, но в общем линия проглядывается, она осталась любопытной, и я не могу ругать Полоку, ему надо выиграть фильм. Первым номером в фильме – он, Полока.

В среду, когда мы были в Ленинграде, состоялся худсовет по «Хозяину тайги». Не знаю, поздравить себя или нет, но мы оба с Высоцким утверждены на главные роли. Работа предстоит отчаянная. Главное недостатки, рыхлость и примитивизм сценария преодолеть. И еще – время. Сроки начнут терзать, и мы зашьемся. И с фильмом, и с ролями. Но, по крайней мере, я настроен по-боевому, не говоря о Высоцком, который сказал скромно: «Мы сделаем прекрасный фильм». Спорить с ним я не стал. ‹…›

23.06.1968

Перед тем как выйти на худсовет, Назаров, по инициативе Стефанского, был у Шабанова[14]. В основном по линии Высоцкого, испугались статьи[15].

Шабанов: Золотухин – это самостоятельный художник, талантливый артист, за ростом которого мы с интересом наблюдаем, но ему пора встать на ноги. Пора бросить танцевать под дудочку Любимова, открывать рот, когда его открывает Любимов, и закрывать, когда тот закрывает. Пора бросить ему смотреть в рот Любимову! (Это перепевы Дупака.)

Высоцкий – это морально опустившийся человек, разложившийся до самого дна. Он может подвести вас, взять и просто куда-нибудь уехать. Я не рекомендую вам Высоцкого.

Где это было видано, чтобы секретарь райкома давал рекомендации для участия в съемках?! Докатились. ‹…›

21.08.1968

Я сижу один в большом, сыром, грязном доме. На улице моросит. Холодно. На мне полное обмундирование, плащ, фуражка, но руки коченеют все равно. Высоцкий с Говорухиным смотались два дня назад. Солнца нет, небо черное – снимать невозможно, а мы чего-то ждем и не хотим сниматься с этой базы. Высоцкий так определил наш бросок с «Хозяином»: «Пропало лето. Пропал отпуск. Пропало настроение». И все из-за того, что не складываются наши творческие надежды. Снимается медленно, красивенько и не то. Назаров переделал сценарий, но взамен ничего интересного не предложил. Вся последняя часть: погоня, драка и пр. – выхолощена, стала пресной и неинтересной. На площадке постоянно плохое, халтурное настроение весь месяц и ругань Высоцкого с режиссером и оператором. Случалось, что Назаров не ездил на съемки сцен с Высоцким, что бесило Володичку невообразимо. Оператор-композитор: симфония кашеварства, сюита умывания, прелюдия проплывов и т. д. А где люди, где характеры и взаимоотношения наши? ‹…›

Приезжал Говорухин, просто в гости, на охоту, к другу, за тридевять земель. Ночью появился хороший человек, как в сказке. И сразу наладил наш быт: в доме появилось завсегда молоко, мед, поросенок, гусь, курица, банька по-белому и по-черному.

Высоцкий написал несколько хороших песен. Лучшую мы поем вместе, на два голоса, и получается лихо.

08.10.1968

Мне очень одиноко в театре, когда не играет Высоцкий, как-то неуверенно. Когда Высоцкий рядом – все как-то проще, надежнее и увереннее. ‹…›

31.10.1968

27-го вечером, значит, была поездка в г. Калининград с «Добрым человеком». И по дороге туда Венька пересказал мне важный разговор с шефом о Высоцком и о его деятельности в театре.

Итак, о разговоре с шефом Веньки Смехова:

– Ну, он начал, как всегда, заводиться с полоборота, что «мне это надоело», что «терпение мое лопнуло» и т. д. Я его остановил и сказал, что передо мной не надо так брызгать, я это понимаю и видел не однажды, поговорим о деле. Он успокоился и сказал, на мой взгляд, очень важные, вернее, продуманные и прочувствованные вещи. Во-первых, он решил всерьез расстаться с Володей. И почему всерьез, потому что Володя потерпел банкротство в его глазах как актер. Он любит его по-человечески, за его песни, за отношение к театру, когда он в порядке, и т. д., но как актер Театра на Таганке он для него не существует, то есть он считает, что Колька сыграл бы Галилея лучше, что отказался он от Оргона потому, что отвратительно репетировал, что он истаскался и потерял форму и принимает разные дерьмовые предложения в кино и везде, он измельчал. Результат: его сделка со Штейном[16] и прочие «Стряпухи». То есть он считает все это результатом того, что Володя не выдержал испытания славой. «А в производственном отношении, когда он начинает пить, расшатывается весь организм театра. Надо либо закрывать это заведение, либо освобождать Володю, потому что из-за него я не могу прижать других, и разваливается всё по частям».

Вот такой примерно разговор. Он мне не нравится, но я понимаю, что действительно это всерьез, потому что разговор пошел за дело, за профессию, за талант, который берется под сомнение, потому что таким образом с ним легче распрощаться. ‹…›

10.11.1968

Вот как бывает в театре – вчера вместо «Галилея» состоялась премьера «Тартюфа». Да. Вот так, вот такая жизнь. Ну что же расскажу, как знаю, что запомнил.

Зайчик[17] сказал, что днем звонил Высоцкий, просил отменить спектакль – совершенно без голоса. Потом что-то переменилось – спектакль состоится. И вот вечер. Володя приходит: «Спектакля не будет, нечем играть». Поднимается шухер. Врачи. Шеф, Дупак, вся труппа ходят и вспоминают «лошадиную фамилию» – что может пойти взамен. Ничего: то того нет, то другого. Предлагаю «Тартюфа». Звонить начальству и просить разрешение. Что делать – в театре несчастье, а публика уже в буфете. На меня, как на сумасшедшего: непринятый спектакль, завтра всех увезут, шефу снимут голову и т. д. После всех передряг Дупак решается (Венька предполагает, он дозвонился все-таки перед этим из своего кабинета; весь шухер был за кулисами): «Семь бед – один ответ, пусть идет „Тартюф“».