Тихий Дон Кихот - Дмитрий Вересов

– Вань, смотри, кого я тебе поймала! Иди сюда! – помахала рукой Аня, зажав в ладошке божью коровку. – Во! Смотри! Божья коровка, полети на небко! Там твои детки кушают котлетки! Полетела!

– Коровки котлет не едят. Они вегетарианцы, – сказал Ваня.

– Ну ты и слова знаешь… Вундеркинд!

– Да он еще не то тебе расскажет… Папа научил… – Аня напряглась, но слез за этими словами не последовало.

– А что значит – у вас были другие отношения? Ты его не ревновала? – осторожно спросила Аня, когда Ванечка опять унесся, озвучивая свой бег недавно освоенной буквой «РРРР».

– Долго рассказывать…Я вообще знаю, почем фунт лиха в этой жизни. Я в Нальчике выросла. Жила себе, жила. На фармацевта училась. Сделала флюшку после сессии. Нам без нее зачетки не выдавали. Бац, – закрытая форма туберкулеза. В наше-то время! Да на теплом юге! Все… Жизнь закончилась… На год в больницу. Режим строгий, как в тюрьме. Чтоб заразу не разносили. Год, Аня! Этот год из моей жизни вычеркнут!

– Ужас, – качнула головой Аня.

– Было время подумать, пока щи больничные в себя заталкивала. Как я живу? Зачем я живу? Что я собираюсь делать дальше? У меня был один моряк… так не дождался моего выздоровления. Месяца через два ходить перестал… А потом мне путевку дали в Сочи. Поехала поправлять здоровье. Там с Владом и познакомилась. Курортный роман… Я была одичавшая. Отвыкла от нормальной жизни. Он мне потом рассказывал, что я ему показалась непохожей на других. Ну да…Туберкулезный румянец и блестящие глаза… Он меня опекать начал. Мне это так понравилось. И в Питер с собой увез. Сразу. А чего там ждать, чувства проверять? Так никакой жизни на все не хватит. Только знаешь, никто ведь не поверит – он был в рубашечке такой клетчатой, на гитаре тренькал, на руках ходил. Простой парень. Я и знать не знала о том, что у него дома там всякие и пароходы. Он мне не говорил. Я полгода с ним в какой-то квартирке замшелой прожила. И хорошо было.

Подумала, повспоминала, посмотрела на оранжевые блики над рекой и сказала:

– Лучше, чем потом.

– Как же он от тебя скрывал? Он что же, тебе не верил? – удивилась Аня.

– Он говорил, что любовь слаще в нищете. И оказался прав. А верить – он мне верил. Мне ж от него не надо было ничего. После туберкулеза – любовь, Питер. Счастье. А потом все открылось… Так знаешь, как в сказке. Сказал, что с работы выгнали. Что деньги кончились, что с квартиры просили съехать. А мне ничего. Собрала вещи и с ним. Он меня куда-то повел. А потом глаза мне завязал и в дом свой привел.

– Ничего себе! – не поверила Аня.

– У него до меня три жены было. Место освободилось – он меня и привел. Знаешь, вот есть мужья, к которым если на шею сядешь, можно сидеть и ножками болтать. А с ним не так. Он тебя на шею сажает, но сидеть на ней нельзя. Он, оказывается, не сажает, а подсаживает. Чтобы дальше ты карабкалась сама. У него одна жена – модель была. Он ее в Париж пристроил. Там работает. Другая – балерина. Он ее в Улан-Удэ нашел. В Нью-Йорк отправил. Третья – не помню точно… Знаешь, Аня, у кого-то благотворительные фонды в помощь детям-сиротам. А у Перейкина фонд помощи женам. – Она усмехнулась, сорвала подорожник и стала его терзать. – Вань! Чего ты там нашел? Сыночка! Не уходи так далеко!

– Но у тебя ж ребенок от него… Ведь только у тебя? – осторожно спросила Аня, наученная горьким опытом, что вопрос с детьми всегда остается открытым.

– Ну, да… Потому-то я дольше всех задержалась на этой «Фабрике звезд». Когда Ванька подрос немного, я сама решила пойти на курсы. А он обрадовался. Готовил меня к выпуску. Ты ведь в монастыре была? Помнишь Акулину? Вот он на ней потом жениться собирался. Нос ей подправить… Пара тысяч долларов на пластического хирурга. Годик социальной адаптации, и Акулину никто бы не узнал. Только меня пристроил бы куда-нибудь. Думаешь, шутил? А его и не поймешь – когда он в шутку, когда всерьез. Он мне последнее время часто говорил – пора. Нельзя, мол, привыкать к хорошему. Что не смогу я потом жить по-другому. Ищи себя, говорил, а не меня. Женщины для него – все равно, что паразиты для йогов. Есть такая йоговская аскеза – лежит аскет на раскаленном солнцем песке голый и дает себя жрать всем насекомым, пьющим кровь. И оказывается, не для усмирения плоти! А чтобы насекомые поели. Буддизм – такая штука: время от времени надо болеть сифилисом, чтобы порадовать бледную спирохету и других простейших. И по такому же принципу Владик радовал женщин. Он же был философом…

– И ты об этом знала? – Аня хотела еще спросить насчет Лены Горобец, но постеснялась.

– Знала. Но я же понимала, почему. Так что мне ревновать? Такой дурак… Царствие ему небесное, – прошептала Света.

– Про него отец Макарий говорил: «Светлая душа. Все ему хорошо – и согрешить, и покаяться», – вспомнила Аня.

– Я отцу Макарию жаловалась как-то на Влада. То грешит, говорю, то кается. А мне он тогда сказал: бездействие – страшный грех. Вот начнут добро на Страшном суде взвешивать, а у тебя вот столько, – Света показала фигу. – Но и плохих дел чуть-чуть. А у Перейкина посмотрят – горы хорошего и горы плохого! Ну и победит, конечно, Перейкин. Потому что гора сделанного добра лучше, чем твое ничего, даже если за ней еще одна гора плохого тянется.

– Тяжело тебе без него будет, – неуверенно предположила Аня, глядя, как солнце совсем скрылось за облаками и превратило весь горизонт в сталеплавильный цех.

– Нет. Мне сейчас кажется, что без него мне гораздо легче будет. Мне ведь в последнее время очень обидно было, что он такой свободный. Что привязать я его к себе не могу. А теперь – не надо. Я – его вдова, а не бывшая жена. Считай – повезло. И Ванька от него остался. Вот только бы с наследством разобраться без потерь… И все…Только меня здесь и видели…

Все-таки Перейкина явно была подготовлена к тому, что рано или поздно с мужем придется расстаться. И лицо ее оставалось безмятежно-спокойным. Или просто недавно она сделала качественные инъекции ботокса…

Всячески старайся обнаружить истину, что бы тебе ни сулил и ни преподносил богач и как бы ни рыдал и не молил бедняк.

Перейкина мало было назвать просто общительным человеком, он был человеком общения. Корнилов и Судаков, опросив нескольких людей из его окружения, скоро выяснили, что таких окружений у покойного было немало. Перейкина можно было сравнить с упавшим камнем, от которого расходятся по воде круги. Только и этого сравнения было недостаточно. Вот если найти на берегу моря плоский голыш и запустить его сильной мужской рукой по поверхности, то получится несколько «блинчиков». Если взять самый рекордный бросок и заметить, как от каждого «блинчика» начинают расползаться круги, то сходство с Перейкиным будет более полным.

Владислав дружил, приятельствовал и общался с коммерсантами, политиками, журналистами, писателями, музыкантами, священниками, ди-джеями, спортсменами, «красными», «коричневыми», «голубыми»… Он легко сходился с людьми, можно сказать, с первого взгляда. А со второго распахивал навстречу объятия, целовался троекратно и так радовался встрече, что самые закостенелые и черствые, словно размачивались в теплом молоке и старались Перейкину понравиться.